Через некоторое время вино распалило их чувства настолько, что Симэнь, сгорая от желания, показал ей то самое, дал коснуться нежными пальчиками. Симэнь, надобно сказать, смолоду перебывал у многих красоток в переулках и аллеях. Воитель его не расставался с умащенной особыми составами серебряной подпругой, отчего обретал еще большую солидность, тверже стоял на ногах, являя грозный вид – лик, багровеющий в обрамлении черной бороды. Словом, молодец!
О том же говорят и стихи:
Вскоре и Цзиньлянь сняла одежды. Симэнь прильнул к ее прелестям – ничем не затененному, бело-ароматному, густо цветущему, пышно-нежному, розоватому с бахромою, упруго-связанному – тому, что любят тысячи, жаждут десятки тысяч и сами не ведая, что это такое.
О том же говорят и стихи:
С тех пор Цзиньлянь каждый день встречалась в чайной с Симэнем. Связало их сердца обоюдное чувство, прилепила как клеем, друг к другу любовь.
Исстари так повелось: добрая слава дома сидит, а дурная – за тысячу верст бежит. Не прошло и полмесяца, как про тайную связь Цзиньлянь и Симэня узнали все соседи. Только У Чжи оставался в неведении.
Да,
Тут наш рассказ раздваивается.
Расскажем теперь о пареньке по фамилии Цяо, который жил в том же уездном городе. Было ему лет шестнадцать. Поскольку родился он и вырос в округе Юнь, куда был отдан в солдаты его отец, мальчика стали звать Юньгэ – Юньский сынок. Жили они вдвоем со старым отцом. Юньгэ был малый смышленый, торговал свежими фруктами у кабачков, которых немало разместилось по соседству с управой. Частенько перепадало ему и от Симэня.
В тот день, о котором речь, Юньгэ раздобыл корзину первых груш и пошел искать Симэня. Один отменный болтун сказал ему:
– Юньгэ! Если он тебе нужен, скажу, куда надо идти – сразу найдешь.
– Скажи, говорливый дядя, – попросил пострел. – Эх, найти бы мне его, получил бы медяков тридцать, а то и пятьдесят старому батюшке на пропитание.
– Вот что я тебе скажу, – продолжал говорун. – Он с женой торговца лепешками У Старшего развлекается. Целыми днями на Лиловокаменной у старой Ван в чайной пропадает. Зайди утром, зайди вечером – все там сидит. Ты – малыш, и придешь, так тебе ничего не будет.
Поблагодарил Юньгэ болтуна, взял корзину и направился прямо на Лиловокаменную к старухе Ван. Она сидела на скамейке и сучила нитки. Юньгэ поставил корзину на землю и поклонился.
– Ты зачем пришел, Юньгэ? – спросила Ван.
– Его милость ищу. Может, медяков тридцать или полсотни заработаю старому батюшке на пропитание.
– Что еще за его милость?
– Того самого – известно кого.
– У каждого имя есть.
– Того, кто двойную фамилию носит [11], – пояснил Юньгэ.
– Это кто ж такой?
– Шутить изволите, мамаша? Говорить хочу с его милостью господином Симэнем.
И Юньгэ направился было в чайную, но его задержала старуха.
– Ты куда, макака? В чужом доме есть приемная, но есть и внутренние покои!
– А я вот пойду и разыщу.
– Ах ты, обезьяний выродок! – заругалась старуха. – Какого тебе еще Симэня в моем доме понадобилось?
– Что ж, мамаша, думаешь все сама съесть, а со мной и крохами не желаешь поделиться, да? Что, я не понимаю, что ли?
– Да что ты, молокосос, понимаешь! – наступала Ван.
– Настоящая ты сводня, старая карга! Тебе бы капусту рубить да ни листика не уронить. А если я брату-лоточнику все расскажу, что тогда?
Эти слова так и подкосили старуху.
– Обезьянье ты отродье! – вскипела она от злости. – К старому человеку подходишь да всякую чушь мелешь!
– Я, говоришь, макака, а ты – старая сводня, собачье мясо!
Ван схватила Юньгэ и задала две звонких пощечины.
– За что бьешь? – закричал пострел.
– Ах ты, подлая макака, мать твою…! Еще кричать будешь? Вот вышвырну за дверь, – ругалась старуха.
– За что бьешь, я тебя спрашиваю, старая гнида? Что я тебе сделал?
Старуха надавала подростку тумаков и выпихнула на улицу. Потом вышвырнула на дорогу корзину с грушами, которые раскатились во все стороны. Убедившись, что ему не одолеть сводню, Юньгэ с руганью и плачем пошел прочь, подбирая груши.
– Ну, погоди, старая гнида! Ты у меня еще поплачешь, – указывая в сторону чайной, ругался Юньгэ. – Не будь я Юньгэ, если не скажу ему обо всем. Вот разрушу твое логово, тогда не больно-то разживешься.
С этими угрозами сорванец взял корзину и пошел искать того, кто ему был теперь нужен.
Да,
Если хотите узнать, кого пошел искать Юньгэ и что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Погрязнешь в таинствах страстей
Счастливый брак сочтешь обузой.
Лишь простота влечет людей,
Холодный взгляд претит союзу.
Цветов не надо ярких рвать,
Покой нисходит к душам честным.
Пускай семью считаешь пресной –
Все ж на красоток меньше трать.
Итак, побитый Юньгэ не знал, как бы ему выместить обиду. Он подхватил корзину с грушами и пошел разыскивать У Чжи. Пройдя несколько улиц и переулков, он заметил, наконец, торговца с коромыслом на плечах.
– Давно не видались, – проговорил Юньгэ, останавливаясь и разглядывая У Чжи. – А ты, брат, раздобрел.
– Мне толстеть не с чего. Я всегда такой, – отвечал У Чжи, ставя коромысло на землю.
– Как-то нужны мне были отруби, все лавки обошел – нигде нет. А у тебя, говорят, хоть отбавляй.
– Откуда у меня отруби? Я ни гусей, ни уток не развожу.
– Не разводишь, говоришь? А отчего ж разжирел и размяк, как селезень? Бери тебя, в котле вари, ты и голоса не подашь.
– А, ты оскорблять меня, макака негодная? Моя жена ни с кем шашни не водит, как же ты смеешь называть меня селезнем [1]? – возмутился У Чжи.