– Шашни не водит, а путается вовсю, – выпалил малый.
– С кем путается, говори! – остановил его У Чжи.
– Вот чудак! Да ты меня-то не хватай, лови лучше того, кто у нее под боком.
– Братец! Скажи, кто он, – допытывался У Чжи. – Десяток лепешек дам.
– Причем лепешки! Выпить пригласи, тогда скажу.
– Пойдем!
У Чжи поднял коромысло и повел Юньгэ в кабачок. Там он опустил коромысло, достал лепешек, заказал мяса и вина и пригласил Юньгэ.
– Вина хватит, а мяса пусть еще подрежут, – попросил паренек.
– Ну, говори же, брат.
– Не торопи. Поем, тогда и расскажу. И не волнуйся. Я тебе помогу любовников поймать.
– Ну, говори! – не унимался У Чжи, видя как Юньгэ поглощает мясо и вино.
– Хочешь знать, вот пощупай у меня на голове шишку, – начал сорванец.
– Где это тебе подсветили?
– А дело было так. Иду я с корзиной груш, ищу господина Симэня. Все исколесил, нигде нет. Тут один и говорит: «Он в чайной у старой Ван с женой У Старшего забавляется. Каждый день наведывается». Пошел туда. Может, думаю, медяков тридцать или полсотни заработаю. И представь себе. Старая карга не пустила меня к Симэню, избила, сука, и выгнала вон. Вот я и пошел за тобой. Сперва подразнил немножко, чтоб расшевелить, а то бы ты и не поинтересовался.
– Это правда? – спросил У Чжи.
– Ну, опять за свое! Говорю, никудышный ты человек! Жена там с Симэнем тешится, только и ждет, как ты за ворота. Сразу к старухе бежит, а ты не веришь. Неужели врать буду?!
– Не скрою, брат, – сказал У Чжи, выслушав мальчишку, – жена, верно, каждый день к старухе ходит – то платье шьет, то туфли. А домой заявится – румяная такая. У меня ведь дочка от первой жены, так она ругает и бьет ее с утра до ночи, есть не дает. А эти дни совсем не в себе. Меня увидит, не улыбнется. Я и сам стал подозревать. Верно ты говоришь. А что если я оставлю коромысло да пойду накрою любовников на месте преступления, а?
– Ты взрослый человек, а понятия у тебя никакого! Эту тварь Ван ведь ничем не запугаешь. Ну, как ты их накроешь? У них условные знаки. Стоит старой карге тебя только завидеть, сразу жену твою спрячет. А Симэнь – ого! Таких как ты, два десятка уложит. Его ты не схватишь, а кулаков его отведаешь. У него ведь и деньги, и положение. На тебя ж потом и жалобу подаст. Засудит, а за тебя кто заступится? Только себя погубишь.
– И то верно. Но как же ему отплатить?
– Мне тоже старухе отплатить надо, – сказал Юньгэ. – Вот что я тебе посоветую. Сейчас ступай домой и молчи, виду не подавай. А завтра лепешек возьми поменьше и выходи торговать. Я тебя у переулка подожду, а как заявится Симэнь, позову. Ты возьмешь коромысло и будешь наготове поблизости. Я разозлю старую каргу, она начнет меня бить. Как только я выброшу на дорогу корзину, вбегай в чайную. Старуху я постараюсь задержать, а ты врывайся прямо во внутреннюю комнату и чини над ним расправу. Верно я говорю?
– Не знаю, как мне благодарить тебя, брат, – сказал У Чжи. – Есть у меня несколько связок медяков, на, возьми. А завтра пораньше приходи на Лиловокаменную. Буду ждать.
Юньгэ получил вместе с деньгами лепешек и удалился. У Чжи расплатился за вино, взял коромысло и пошел торговать, но вскоре вернулся домой. Цзиньлянь обыкновенно ругала и всячески унижала мужа, но в последние дни у нее, видно, совесть заговорила, и она немного смягчилась. А У Чжи, как всегда, молчал.
– За вином сходить? – спросила она.
– Да я только что выпивал с приятелем, – отозвался муж.
Цзиньлянь накрыла стол, и они сели ужинать, но о том вечере говорить больше не будем.
Наутро после завтрака У Чжи припас всего три противня лепешек. Цзиньлянь ничего не заметила. Ведь она думала лишь о Симэне. Муж прихватил коромысло и отправился торговать, чего только и ждала жена. Она тут же шмыгнула в чайную и стала поджидать любовника.
Но вернемся к У Чжи. В самом начале Лиловокаменной он встретил Юньгэ. Тот стоял с корзиной в руке и озирался по сторонам.
– Ну как? – спросил У Чжи.
– Рановато еще. Ступай поторгуй немного и приходи. Молодчик вот-вот пожалует. А ты будь поблизости, далеко-то уж не уходи.
У Чжи побежал продавать лепешки и немного погодя опять подошел к пареньку.
– Как выброшу корзину, так и выбегай.
У Чжи оставил коромысло, но не о том пойдет речь.
О том же говорят и стихи:
Итак, подхватил Юньгэ корзину и вошел в чайную.
– Ты меня за что вчера избила, старая свинья? – заругался он.
– Ах ты, макака проклятая! – вскочив с места, с гневом набросилась на него Ван. – Чего тебе тут нужно? Опять пришел старуху оскорблять, да?
– За тем же самым, старая сводня, собачье мясо! … тебе, случница!
Старуха так рассвирепела, что схватила Юньгэ и давай его бить.
– На, бей! – крикнул юнец и выбросил на улицу корзину.
Хозяйка только было хотела удержать Юньгэ, как он с криком «На, бей!» наклонился ей до пояса и так ударил головой в живот, что, не будь сзади стены, старуха так бы и опрокинулась навзничь. Сорванец изо всех сил припер ее к стене, а тем временем в чайную ворвался, на ходу сбрасывая халат, У Чжи. Старая Ван попыталась было его удержать, но не тут-то было. Юньгэ крепко-накрепко припер старуху, и та только крикнула:
– У Старший идет!
Цзиньлянь и Симэнь не знали, что делать. Цзиньлянь бросилась припирать дверь, а Симэнь залез под кровать. У Чжи толкнул дверь, но открыть не смог.
– Вот вы, оказывается, чем занимаетесь! – закричал он.
Цзиньлянь держала дверь.
– Ты же хвастался, драться больно ловок, – в полной растерянности говорила она Симэню, – а когда нужно, так от тебя никакого проку. Перед бумажным тигром струсил?
Цзиньлянь явно намекала Симэню, чтобы он схватился с У Чжи и выбрался из чайной. Тут только Симэнь смекнул, что ему предпринять.
– И вовсе я не испугался, – оправдывался он, вылезая из-под кровати, – просто сразу не сообразил.
Он вынул задвижку, открыл дверь и крикнул:
– Стой!
Муж хотел схватить любовника, но тот ударил его ногой. У Чжи был мал ростом, удар пришелся ему прямо под сердце. Он вскрикнул и рухнул на пол. Симэнь дал тягу. Видя, что дело плохо, Юньгэ отпустил старуху и бросился бежать. Соседи знали, каким влиянием пользуется Симэнь Цин, потому не посмели вмешиваться. Старуха стала поднимать У Чжи. Изо рта у него текла кровь, лицо пожелтело точно воск. Она кликнула Цзиньлянь и велела ей принести воды. Когда У Чжи стал приходить в себя, женщины, поддерживая его под руки, отвели черным ходом домой и уложили наверху в постель, но о том вечере говорить больше не будем.
Когда Симэнь убедился, что история не получила огласки, он как и раньше стал наведываться в чайную на свиданья с Цзиньлянь, надеясь, что У Чжи умрет своей смертью.
Пять дней пролежал У Чжи в постели. Вставать он не мог, и никто не давал ему ни пить, ни есть. Он звал жену, но она не откликалась, видел, как она наряжалась, подкрашивалась и уходила, а потом, разрумяненная, возвращалась домой. Инъэр она запретила даже подходить к отцу.
– Смотри, негодница! Воды без спросу подашь, отвечать будешь, – предупреждала Цзиньлянь.
После такого наказа Инъэр не решалась ни накормить, ни напоить отца. Не раз У Чжи просил о помощи, от крика терял сознание, но никто к нему не подходил. Как-то он позвал жену и сказал ей:
– Я знаю все твои проделки, собственными руками схватил твоего любовника. Это ты подговорила его ударить меня ногой под самое сердце. Я при смерти, а ты продолжаешь наслаждаться с любовником. Я умру, и вам меня бояться нечего, но у меня есть брат У Сун, а ты знаешь его нрав. Он рано или поздно вернется и дело так не оставит. Если пожалеешь меня, поухаживаешь за больным, ничего ему не скажу. Но если бросишь, то приедет брат, он с вами посчитается.