– Будь покойна, мамаша. Я свое слово сдержу.
– Обещать вы горазды, а где доказательства? – продолжала старуха. – Пусть каждый из вас обменяется чем-нибудь на память. Это и будет залогом вашей искренности.
Симэнь выдернул из прически золотую шпильку и воткнул ее в черное облако Цзиньлянь, но она спрятала ее в рукав, чтобы не вызвать подозрений у мужа. Потом она достала из рукава платочек и протянула его Симэню. Они втроем выпили еще по нескольку чарок. Было за полдень.
– В это время муж приходит, – сказала, вставая, Цзиньлянь. – Я пойду.
Она поклонилась хозяйке и Симэню и пошла черным ходом. Только она опустила занавеску, как явился У Чжи.
Но вернемся в чайную.
– Ну, как мой план? – спросила Симэня старуха.
– Много я тебе хлопот доставил, мамаша, – проговорил Симэнь. – Да ты превзошла Суй Хэ и затмила Лу Цзя! От тебя не уйдут девять из десяти воительниц.
– Как пташка в любовном поединке? Довольны?
– Слов нет! Не-от-ра-зи-ма!!!
– Она из певиц. Ко всему приучена, – заметила Ван. – Мне спасибо говорите. Если б не старуха, не видать бы вам красавицы. Только обещанного не забудьте.
– О награде не беспокойся. Как до дому доберусь, пришлю. От обещанного не отказываются!
– Да видят очи мои триумфальные знамена, да слышат уши мои радостные вести. Ой, не пришлось бы мне после выноса по соседям бегать – деньги плакальщикам собирать.
– Кто отведал хоть мандаринную корочку, не забудет озера Дунтин.
Симэнь заметил, что на улице никого нет, приспособил глазную повязку[129] и, довольный, покинул чайную, но не о том пойдет речь.
На другой день он опять заглянул к Ван выпить чайку. Хозяйка усадила гостя и тут же подала крепкого чаю. Симэнь достал из рукава серебряный слиток весом в десять лянов и вручил старухе.
И чего только не сделает смертный ради денег!
Когда увидала Ван своими черными глазами белое, сверкавшее как снег, серебро, радости ее не было предела. Она взяла слиток и отвесила Симэню два поклона.
– Премного вам благодарна, сударь, – повторяла она. – У Чжи вроде еще дома. Я сейчас сбегаю. Скажу, фляжка из тыквы-горлянки[130] понадобилась, а сама погляжу.
Старуха прошла черным ходом в дом У Чжи. Цзиньлянь кормила мужа завтраком, когда услыхала стук в дверь.
– Кто там? – спросила она у Инъэр.
– Тетя Ван пришла, горлянку просит, – отвечала падчерица.
Цзиньлянь быстро спустилась вниз.
– А, мамаша! Вон горлянка. Возьми, пожалуйста. Зашла бы да посидела.
– Дом без присмотра оставила, – проговорила старуха, беря горлянку и делая знак рукой.
Цзиньлянь поняла, что ее ждет Симэнь. Она постаралась поскорее накормить и выпроводить мужа, а сама поднялась наверх, напудрилась, подрумянилась и вырядилась в новое пестрое платье.
– Хорошенько за домом смотри, – наказала она Инъэр. – Я буду у тети Ван и скоро вернусь. Как появится отец, приди мне скажи. Ослушаешься, быть тебе битой, негодница!
Инъэр поклонилась в ответ, но не о том пойдет речь.
Цзиньлянь отправилась в чайную и опять разделила ложе с Симэнем.
Да,
Симэнь Цину казалось, что Цзиньлянь к нему с неба спустилась. Они сели рядом, плечом к плечу. Старуха подала им крепкого чаю и спросила Цзиньлянь:
– Муж ни о чем не расспрашивал?
– Спрашивал, все ли сшила. Одежды, говорю, закончила, остались туфли и чулки.[133]
Хозяйка накрыла стол, поставила вина, и они, никем не стесняемые, стали наливать друг другу чарки. Симэнь пристально рассматривал Цзиньлянь. Она казалась еще прекрасней, чем накануне. После нескольких чарок на лице ее заиграл румянец. Гладко начесанные букли ниспадали на подфабренные виски. Своими чарами она затмила бы бессмертную с небес, превзошла бы лунную фею Чанъэ.
О том же поется в романсе на мотив «Пьянит восточный ветерок»:
Симэнь не находил слов, чтобы выразить свое восхищение красавицей. Он заключил ее в объятья и приподнял юбку, дабы взглянуть на ее ножки. Обутые в атласные, чернее воронова крыла, туфельки, они вызвали в нем неописуемый восторг. Любовники пили чарку за чаркой и вели непринужденную беседу.
– Разрешите узнать, сколько вам лет? – поинтересовалась Цзиньлянь.
– Мне двадцать семь. Родился в год тигра, поздно вечером двадцать восьмого в седьмой луне.
– Много у вас в доме женщин?
– Три или четыре, кроме жены. Только ни одной по сердцу.
– А сколько сыновей?
– У меня только дочь, да и та вот-вот выйдет замуж.
Тут Симэнь начал расспрашивать Цзиньлянь. Он достал из рукава серебряную с позолотой коробочку, в которой хранился особый ароматный чай с корицей, положил плиточку[134] себе на язык и отправил ее прямо в рот Цзиньлянь. Они обнимались, сливались в страстных долгих поцелуях, когда языки проникали друг дружке в уста и ласкались кончиками. Старуха то и дело заходила в комнату – приносила кушанья, подавала вино и не обращала никакого внимания на все их шалости, не мешала их радостям.
Через некоторое время вино распалило их чувства настолько, что Симэнь, сгорая от желания, показал ей то самое, дал коснуться нежными пальчиками. Симэнь, надобно сказать, смолоду перебывал у многих красоток в переулках и аллеях. Воитель его не расставался с умащенной особыми составами серебряной подпругой, отчего обретал еще большую солидность, тверже стоял на ногах, являя грозный вид – лик, багровеющий в обрамлении черной бороды. Словом, молодец!
О том же говорят и стихи:
Вскоре и Цзиньлянь сняла одежды. Симэнь прильнул к ее прелестям – ничем не затененному, бело-ароматному, густо цветущему, пышно-нежному, розоватому с бахромою, упруго-связанному – тому, что любят тысячи, жаждут десятки тысяч и сами не ведая, что это такое.
О том же говорят и стихи:
130
Тыква-горлянка – особый вид тыквы, обычно в виде небольшой бутылочки, суженной посередине. Высушенные плоды такой тыквы обычно использовались для хранения лекарств и разных снадобий, иногда из нее делали черпачки. Образ горлянки в китайской культуре ассоциирован также с женскими половыми органами.
131
Янь Хуэй (521–490 гг. до н. э.) – один из любимых учеников Конфуция, находивший удовольствие в бедной и спокойной жизни. В книге «Беседы и суждения», составленной учениками Конфуция, говорится, что Янь Хуэй довольствовался в день одной плетеной корзиночкой риса и одним ковшом питья.
132
В древности мудрец Сюй Ю жил отшельником на берегу реки Иншуй. Стареющий император Яо послал людей, чтобы пригласить его принять бразды правления над девятью уделами. Сюй Ю не пожелал слушать эти предложения и демонстративно принялся промывать уши речной водой. Потом он удалился в горы Цзишань. У него не было даже чашки, и он пил воду прямо из ладоней. Какой-то человек подарил ему ковшик из тыквы-горлянки. Сюй Ю повесил его на дерево и слушал, как гудит в нем ветер. Потом монотонный гул ему надоел, и он выбросил ковшик.
133
Китайцы носили матерчатые туфли, украшенные вышивкой, чулки, сшитые из шелковой материи.
134
Речь идет об особой лепешке, круглой по форме, приготовленной из ароматного чайного листа и душистой маслины. Такую лепешку клали в рот после еды и перед сном для того, чтобы освежить рот.