Сели за стол. Девочек тоже пригласили, но у них столько было секретов, что они и от чаю отказались. Забились в уголок и шептались там, пока взрослые сидели за столом.
А у Ханифы и правда было много дел. Старого начальника цеха, верного прислужника хозяев, прогнали с фабрики. Вместо него поставили Николая Николаевича, того самого дядю Николая, которому ребята осенью носили записку. Для многих в цехе он был новым человеком, а для Ханифы добрым старым знакомым.
Ханифа от всей души радовалась новому начальнику. Но радость радостью, а хлопот с Николаем Николаевичем стало много. Чуть какое дело — начальник к ней:
— Ханифа, собирай девчат, идите в клуб. Собрание будем проводить.
И Ханифа собирает, следит, чтобы все пришли, а потом последняя уходит из зала.
Или в обед зайдет Николай Николаевич с газетой в руке и прямо к ней:
— Ханифа, прочитай-ка вот эту статью девчатам. У тебя глаза молодые и голос громкий…
А если дома у кого что случится, он опять к ней:
— Сходи после работы, Ханифа, узнай, как там?..
Ханифа не отказывается. Она охотно выполняет все поручения Николая Николаевича. Ей даже нравится это. Придет домой усталая, накормит Закиру, уложит и задумается.
Вот и Шакир такой же был. Никогда не скажет: «Я устал, мне некогда». Если может что сделать для людей — сделает. Бывало, Ханифа и поругивала его за это: «Отдохнул бы, а то вечно о других заботишься…» А он, бывало, только улыбнется в ответ. «Не ворчи, скажет, как старуха. Если мы, рабочие, не станем помогать друг другу, кто же нам поможет?» Вот бы теперь он увидел свою Ханифу! Или там, в бою, когда она с тяжелой сумкой на плече перевязывала раненых. Интересно, что бы он сказал? Сказал бы: «Хорошо, молодец, так и надо». А что еще он мог бы сказать?
Теперь за что бы ни бралась Ханифа, она всегда оглядывалась на прошлое и прикидывала: «А как бы Шакир сделал? А что бы сказал?» И мысли о покойном муже всегда придавали ей силы и бодрости.
Она и грамоте научилась не так, как все люди.
Однажды вечером Закира сидела за уроками, и что-то у нее не ладилось. Она бросила перо и заревела.
Ханифа не удивилась. Она спокойно подошла к дочке, спросила ласково:
— Ну-ка, дочка, что тут у тебя, покажи, что тут не получается?
— Много ты понимаешь! — сердито ответила девочка. — Сиди уж…
Ханифа смолчала. Она только побледнела тогда, поняв, что Закира права. Что она понимала в грамоте!
Закира сразу почувствовала, как глубоко она обидела мать.
— Мамочка, милая, не сердись, я больше так никогда не скажу, — говорила она, чуть не плача.
— Ничего, ничего, дочка, ты только учись хорошенько, и все будет ладно, — утешила Ханифа Закиру, а сама с того дня задумалась: ведь если дочь так говорит, что же скажут другие? Неужели она так и будет всю жизнь темным человеком, тряпичной башкой? Вон мать — всю жизнь слова не сказала против мужа, всю жизнь прожила, как рабыня, и на мир смотрела только из своего низкого окошечка. Неужели и ей, Ханифе, такая судьба писана на роду? Ведь есть же женщины, у которых открыты глаза. Вон на Пороховом есть такие, что и мужчина позавидует.
И Ханифа решила непременно научиться читать и писать.
Она поделилась своими мыслями с Николаем Николаевичем. Он одобрил намерение Ханифы. Помог немного, а потом дело пошло. И каждый вечер с тех пор садятся они с Закирой на двух концах стола и пишут, и читают, и опять пишут… До тех пор, пока керосин не выгорит в лампе и фитилек не начнет коптить. А бывало и так, что Закира уронит перо, опустит головку на стол и смотрит сны, тихонько посапывая. Ханифа уложит ее в постель, а сама еще сидит, работает и, пока не выполнит данный себе урок, не ложится.
Рассказать бы обо всем этом отцу, да разве он поймет? Скажет, зря мучаешься. Мы-то вот жили неграмотные, и вы проживете…
— Ну, как вы тут живете, папа? — вместо этого спросила Ханифа.
— А… Как живем? Разве это жизнь? Все перевернулось кверху дном, все кувырком пошло, — брезгливо сказал Хусаин. — Ну, взяли власть… А теперь и на улицу не выйдешь. Того и гляди, из-за угла подстрелят. Власть… Кровь льют, как воду. Вот и Абдулла ушел от нас…
Услышав это имя, Газиза спросила у отца:
— Папа, а что, дядя Абдулла на войну ушел?
— Э, дочка, для Абдуллы война кончилась. Он хороший человек был, наверное, теперь в раю…
Газиза ничего не спросила. Она молча посмотрела на Закиру, и Закира поняла невысказанный вопрос.
— Ой, Газиза, мы тебе решили не говорить, пока ты больная была. Осенью, когда тебя ранили, его юнкера убили. Его мама нашла потом, когда подбирали раненых, — сказала Закира. — Я бы давно прибежала к тебе, да мама велела с Лидой посидеть. Ты еще не знаешь? Мы же Лиду проводили в детдом. Ох и плакала она, бедняжка! И я плакала, и мама тоже. Я говорила маме: пусть у нас живет. И мама согласилась, да на фабрике ее отговорили. Как, говорят, тебе одной двоих ребят прокормить? А там, говорят, в детдоме, в тепле девочка будет, и оденут ее, и обуют, и накормят… Ой, да ты и про тетю Насиме не знаешь? Ну как же, когда похоронили дядю Абдуллу, она заболела сразу, да так и не встала. На прошлой неделе и ее похоронили. Вот Лида одна и осталась…