Такая у него теперь работа — ходить всю ночь вдоль байского забора да стучать в колотушку, чтобы недобрые люди знали, что тут не спят.
Хусаин и собаку спустил с цепи: как-никак живая душа. Потрется об ноги, повиляет хвостом — все повеселее. С ней и поговорить можно, если очень скука одолеет. Ответить не ответит, конечно, а все понимает.
— Ты смотри-ка, Полкан, — сказал Хусаин, — время за полночь, а хозяина все нет. Он у нас, как молодой, долго гуляет где-то. Ему-то, вишь, хорошо. Придет домой и сразу в пуховую постель. А нам с тобой до утра тут вышагивать по морозу. Давно ли ты щеночком был черноносым, а теперь старик. А про меня и говорить нечего. Лошадей мне уж никто не доверит. Только и осталось, что в колотушку стучать. Вот так, брат Полкан. Старость не радость.
Полкан потерся боком о ноги Хусаина и тявкнул тихонько.
— То-то вот, — сказал Хусаин и погладил собаку.
Но Полкан не взвизгнул, как обычно, не лизнул руку. Он навострил уши, уставился на ворота и вдруг яростно залаял.
— Молчать! — тихонько сказал Хусаин, взял собаку за ошейник и прислушался.
Полкан послушно замолчал, но видно было, что это ему не легко. Шерсть на загривке поднялась. Он весь дрожал, готовый ринуться вперед, и тихонько рычал, сдерживая лай.
— Ну, чего ты, чего, нет же никого! — ласково приговаривал Хусаин, поглаживая собаку по спине, и вдруг услышал скрип полозьев на улице. — А ты молодец, однако, — сказал Хусаин. — Ну, пойдем посмотрим, кого там черти по ночам носят?
Он отпустил собаку, и сам не спеша направился к воротам. Полкан, огромный, как теленок, кинулся к забору, встал на него передними лапами и замер, глядя на улицу.
Скрип полозьев заметно приблизился. Тихонько заржала лошадь, другая откликнулась ей. Звякнула уздечка. Чей-то голос раздался в тишине.
«Э, да тут, похоже, целый обоз. Дня им не хватает, по ночам стали ездить… Да, впрочем, теперь все кувырком пошло, время такое», — подумал Хусаин. Полкан снова залился громким, свирепым лаем.
Хусаин подошел к воротам, запертым на засов, и глянул в глазок, прорубленный в калитке. Глянул и глазам не поверил: возле Голубой мечети остановилось шесть возов, тяжело нагруженных длинными ящиками. От лошадей шел пар. Какие-то люди суетились вокруг. Один из них, низенький, в лисьей шубе до пят, поднялся по ступенькам и, звякнув ключами, стал открывать двери мечети.
Да, никак, это сам мулла? Он и есть! И верно, все кувырком пошло, если уж сам мулла ночью, как вор, в мечеть приходит.
Мулла открыл дверь, махнул рукой. Вот эти люди подмяли ящик с саней, потащили в мечеть. Тяжелый, видно, ящик. Шесть человек едва несут. Может, золото там? Говорят, золото тяжелое. Э, нет, тут не золото, тут оружие! Вон пулемет потащили. Да в мечети зачем же пулемет? Мечеть — место святое, там добру нужно учить, а он потихоньку, ночью, пулемет туда прячет.
Пока Хусаин стоял так, затаив дыхание, и пытался разобраться в том, что увидел, Полкан опять залаял.
— Тихо, ты! — крикнул Хусаин и тут же услышал, что кто-то громко стучит в ворота.
— Эй, кого там несет, на ночь глядя? — крикнул Хусаин.
— Давай, Хусаин, открывай, — раздался в ответ голос бая Хакимзяна.
— Бай, ты, никак? — спросил Хусаин.
— Я, кто же еще, леший, что ли? — сердитым голосом крикнул бай. — Давай открывай живее.
Хусаин откинул засов. Ворота сразу распахнулись настежь. Трое саней заехали во двор и остановились возле каменного сарая.
— Запирай ворота! — приказал бай и сам пошел открывать сарай.
С саней стянули брезент, сняли тяжелые ящики и занесли в сарай. Бай сам следил за разгрузкой.
«И здесь оружие, — подумал Хусаин, — неужто и вправду опять войну затевают? Только как же так? От неверных оружие — и в святое место. Видно, правду говорил сосед Саляхетдин».
И вдруг вспомнил Хусаин тот день на дамбе, офицера с наганом в руке, Газизу… Ему даже показалось, что опять течет ее кровь по пальцам. Это Полкан горячим языком лизал его руку.
Был и еще свидетель событий этой ночи.
В тот вечер Гапсаттар натаскал кадушку воды, принес дров. Уроков в тот день тетя Тагира задала немного. Гапсаттар повозился с братишками, а когда они угомонились на печке, он и сам заснул. Так рано он никогда не ложился, поэтому проснулся среди ночи и стал прислушиваться к тишине.
На печке сладко посапывали братья. Мать тяжело вздыхала во сне. Во дворе дядя Хусаин стучал в свою колотушку. Гапсаттар повернулся на другой бок и совсем было заснул снова, но тут услышал заливистый лай Полкана. Потом лай прекратился, но зато послышался скрип саней, голоса, фырканье лошадей.