От долгой ходьбы отца обуяла жажда: он и сам хотел промочить глотку, поэтому взял чашку и выпил больше половины. Внезапно земля и небо закружились у него перед глазами, в голове помутилось, и он тяжело повалился на пол…
Не успела Чу Айлинь договорить, как Цянь Дуаньминь, стоявший возле стола с редкими вещами, воскликнул:
— Неужели Гун Цзычжэнь так глупо попался на удочку и был отравлен?
— Не спешите! — остановила его Чу Айлинь. — Послушайте, что я расскажу дальше!
Содержание этой главы может быть изложено в следующих стихах:
Если вы хотите знать, остался ли Гун Цзычжэнь жив, прочтите следующую главу.
Глава четвертая
НОЧЬЮ В СВОЕМ ДВОРЦЕ КНЯЖНА ПРЕДЛАГАЕТ СЕБЯ МУЖЧИНЕ. МАЛЬЧИК-АКТЕР ВЫМАЛИВАЕТ У ЛУНЫ СЧАСТЬЕ ДЛЯ НЕВЫДЕРЖАВШЕГО ЭКЗАМЕН
В предыдущей главе Чу Айлинь рассказала, как Гун Цзычжэнь выпил чай и свалился замертво. Цянь Дуаньминь прервал ее нетерпеливым вопросом, но Чу Айлинь попросила не забегать вперед. Сказав, что Гун Цзычжэнь был отравлен не в этот раз, она уже хотела продолжать, как вдруг Хэ Тайчжэнь обратился к другу:
— Дуаньминь, неужели ты не читал сочинений Гун Цзычжэня? В предисловии, посвященном губернатору провинции Гуанси, Гун Цзычжэнь указывает, что служил в княжеском приказе в тысяча восемьсот тридцать седьмом году. Через год после этого он составил «Сборник надписей на ритуальных сосудах династий Шан и Чжоу», тем самым дополнив словарь «Толкование знаков» ста сорока семью древними иероглифами. Моя работа «Древние иероглифы в словаре «Толкование знаков» была создана под влиянием Гун Цзычжэня. Стало быть, до тысяча восемьсот тридцать девятого года он никак не мог умереть!
— Его знаменитые «Триста пятнадцать стансов, сочиненных в год Ихай»[67] также были написаны спустя два года после того, как он расстался с княжеским приказом, — присовокупил Цао Ибяо.
— Ладно, оставьте ваши исследования и не прерывайте рассказа! — остановил их Цзинь Вэньцин. — Айлинь, продолжайте скорей!
— Так вот, — снова начала Чу Айлинь, — он сказал: «Мой папаша, упав без сознания, ничего уже не помнил, а когда очнулся, почувствовал себя разбитым и не мог шевельнуться. Открыл глаза — кругом темным-темно. Отец не знал, где находится, но понял, что это не мрачная темница, а скорее обиталище бессмертных. Под головой у него была расшитая подушка, а под одним одеялом с ним лежало маленькое очаровательное существо в тонкой шелковой рубашке. Теплый пьянящий запах, исходивший от красавицы, дурманил голову. Отец осмелел, протянул руку и стал ласкать женщину, не встречая сопротивления; его пальцы скользили по гладким бархатистым формам. Тут мой старик подумал: «Говорят, в столице есть таинственные черные повозки, которыми частенько пользуются гаремные красавицы и знатные женщины для входа во врата наслаждений. Неужели Си Линьчунь тоже выкинула со мной такую штуку? Что за женщина лежит возле меня? Не Си Линьчунь ли это?» Не выдержав, он несколько раз тихонько окликнул ее, но ответа не последовало. Сказал несколько фраз по-монгольски — по-прежнему молчание. Тут он почувствовал прикосновение нежной яшмовой ручки, женское тело, сладострастно изогнувшись, прильнуло к нему, и оба, потеряв над собой власть, сыграли небольшую любовную пантомиму. Наконец они сладко уснули, не выпуская друг друга из объятий. В минуту самого невыразимого блаженства до слуха отца вдруг донесся петушиный крик. «Плохо дело!» — подумал он и испуганно вскочил. Протер глаза, внимательно огляделся вокруг и застыл в изумлении: он находился в собственном кабинете. «Неужели это был просто сон? — пронеслось в его мозгу. — Чайная, обитель бессмертных, парчовое одеяло, красавица — сон?!»
67