Аргза дёрнул его на себя и одним движением содрал с него тонкую куртку. Пнул под колени, заставляя упасть на пол — у Сильвенио осталась ссадина на лбу. Тот попытался подняться или хотя бы отползти, панически дрожа — его тут же пнули снова и прижали тяжёлым коленом к полу, вышибив весь воздух из лёгких. Сквозь охватившую его панику он вдруг ощутил, как Аргза сдёрнул с него штаны и поставил на четвереньки, сильно вжав лицом в отвратительно-грязный, заплёванный металлический пол.
— Не надо… не надо, милорд… я не мог… убить их… и то, что вы делаете… убийцей меня не сделает, как бы вы ни хотели… Но ведь в остальном я… всегда слушаюсь! Всегда, сир!.. Не… не н… надо… не…
С каждым болезненным толчком он ударялся поцарапанным лбом об пол с глухим стуком, и этот стук не позволял ему почему-то, как обычно, отвлечься от реальности происходящего и успокаивать себя привычными мантрами-внушениями о том, что всё хорошо, что здесь не он, а только его тело — бренная оболочка, которая всё равно рано или поздно умрёт… В котельной было грязно и невероятно душно, и ещё — очень людно. Точно так, как он запомнил её ещё с первого своего посещения. Жаркий смрадный воздух прилипал к выгнутой спине, к нещадно кусаемой шее, набивался тошнотворным комком в горло и лёгкие. Сильвенио царапал металл в тщетной попытке хоть за что-нибудь уцепиться. Рабочие стояли вокруг них безмолвными, безучастными наблюдателями, впивались в него бесчисленным множеством испуганных-злых-усталых взглядов, не шевелясь, и никто — никто! — не смел ни возразить, ни хотя бы перестать смотреть. Они думали, Аргза показывает это представление для них, чтобы ни у кого не возникало даже мысли ослушаться его однажды, они думали — горе тому, кто попытается сейчас избежать этого поучительного шоу. Но это было не так, Сильвенио, бессильно стонущий и извивающийся под пиратом наподобие выброшенной на берег маленькой рыбки, знал, что это было не так: Аргзе было плевать на всех этих рабочих, их за непослушание он просто выкинет с корабля — прямо в открытый космос. Аргза устроил всё это только для него одного. Чтобы запомнил — раз и навсегда.
Потом Аргза молча ушёл, а Сильвенио так и остался лежать на полу, обнажённый, избитый, неподвижный. Он не хотел подниматься, не хотел больше когда-либо смотреть в глаза всем тем, кто наблюдал за этим кошмаром, не хотел больше что-либо делать. Он вообще больше ничего не хотел — только прижиматься лбом к удивительно холодному в здешней жаре полу и никогда-никогда не открывать глаз.
Рядом раздались шаги, и кто-то, насильно поставив его на ноги, натянул ему штаны и кое-как набросил на плечи порванную куртку.
— Пойдём, — сказал Джерри мрачно, поддерживая его за плечи. — Ну, пойдём… Доигрался ты со своей правдой, вот что я скажу…
Сильвенио не ответил. Ему было всё равно. Механик повёл его, запинающегося об собственные ноги, в его комнату, уложил там на постель. А потом вдруг рассердился — пихнул его в бок, нахмурился и сказал зло:
— Ну, всё, хватит тебе! Ведёшь себя так, будто катастрофа случилась мирового масштаба, а ведь он мог и что похуже выкинуть!
— Тебе он делал хуже? Унижал сильнее?
— Ну… — тот как-то сразу стушевался. — Вообще-то, нет, но… это всё равно не повод так себя распускать!
Сильвенио устало прикрыл глаза.
— Оставь меня, пожалуйста. Мне нужно отдохнуть, пока ему опять что-то не понадобилось…
Джерри поворчал ещё немного, но послушно вышел, чтобы дать ему хотя бы поспать после всего этого. Хорошо хоть, что он не обидчивый.
Вечером Аргза предсказуемо позвал его к себе, и Сильвенио, наглотавшись добытых для него Джерри обезболивающих, пошёл в кабину управления. Это было лучше, чем постоянно держать Контроль, от которого потом неумолимо ныли виски.
— Ты вовремя, — заявил Аргза с порога. — Как раз пора делать вечерний обход корабля. И не забудь сообщить мне, если увидишь каких-нибудь самоубийц, отлынивающих от работы.
Сильвенио сглотнул. Резкое осознание того, что он не протянет так долго, сжало его сердце волной страха. Он вдруг отчётливо понял, что у него осталось всего два варианта, как может это закончиться: либо Аргза в конце концов убьёт его нагрузками и непрекращающимися наказаниями, либо ему придётся окончательно поступиться своими принципами и убеждениями и научиться причинять другим вред. Хотя нет — был ещё и третий вариант: он мог просто умереть от голода, учитывая, что Аргза дал запрет поварам на особое вегетарианское меню для него, а есть мясо он не мог себя заставить, и приходилось довольствоваться хлебом и остатками общего супа.
Он подошёл к нему и — рухнул перед сидящим в капитанском кресле варваром на колени. Это оказалось нетрудно: ноги его уже всё равно не держали. Саднящим лбом он в изнеможении уткнулся в носки его сапог, вцепившись, как безумный, в его брюки дрожащими пальцами.
— Простите меня… — зашептал он сбивчиво. — Умоляю, простите… Я ошибся, я ужасно ошибся, когда говорил вам… те слова! Пожалуйста, я не выживу без вашей заботы, я не справлюсь, я не выдержу больше… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Ладонь варвара легла на его затылок в привычном ласкающем жесте, и только тогда он решился поднять взгляд.
— Ты прощён, — Аргза улыбнулся ему, и тёмные глаза его чуть потеплели. — Но прежде — заслужи это прощение.
Он многозначительно посмотрел на свой пах, недвусмысленно намекая. Сильвенио застыл, кусая губы.
— Ты ведь делал это моему братцу, я не ошибаюсь? — тот неуверенно кивнул, содрогнувшись от воспоминаний. — Хорошо. Значит, опыт уже есть. Покажи, чему ты научился.
Он не мог возразить. Не мог отступиться сейчас, не мог встать с колен, не мог выбрать смерть. Может быть, многие бы выбрали на его месте, но он всё ещё свято верил в то, что ему так часто повторяли в детстве: причинять вред — грех, но не ценить свою жизнь, какой бы безнадёжной она ни казалась — грех ещё больший, потому что святая мать Эрлана даёт своим детям жизнь не для того, чтобы ей разбрасываться, а значит, пока ты жив, нужно сделать всё от тебя зависящее, чтобы эту жизнь сохранить. Поэтому он закрыл глаза и потянулся к его ширинке.
Когда он закончил "просить прощения", его глаза были пусты без всякого Контроля. На семя, стекающее с его губ и подбородка, он не обращал внимания, продолжая сидеть на коленях и не поднимая больше взгляда.
— Иди умойся, Лиам. Потом вернись, ты мне ещё сегодня будешь нужен. С завтрашнего дня я возвращаю тебе твоё питание и нормальный режим.
Он кивнул и, поднявшись, вышел из кабины, направившись в личную ванную Аргзы. Вернулся он, однако, только через полтора часа, с мокрой головой и слипшимися — то ли от воды, то ли от слёз — ресницами. Без слов подошёл к консоли, привычно настраивая систему корабля — необходимости в калибровке сейчас не было, но на Аргзу ему смотреть не хотелось.
Пират — Вперёд. Перекрой им вентиляцию. Посмотрим, как долго они протянут без воздуха. Может быть, тогда они захотят проявить чуть больше навыков дипломатии. встал. Обнял его сзади за плечи, зарылся носом в мокрый пух волос, чувствуя, как хрупкое тело под ним ощутимо напрягается.
— Послушай, — сказал Аргза, целуя его в макушку. — Не думай, что я на самом деле такой уж бездушный. Всё совсем не так, как ты себе представил. Мне действительно нравится о тебе заботиться — и чёрт с ними, с мотивами. Просто… тебе нужно быть осторожнее со словами, ладно? Я и впрямь разозлился, потому что, видишь ли, я не люблю неблагодарных.
Сильвенио благоразумно проглотил рвущееся наружу замечание о том, кто на самом деле здесь неблагодарный, учитывая, сколько он делает для обеспечения нормальной работы судна. Аргза коснулся губами его уха, снова зарылся в волосы.
— Не знаю, почему, но я не хочу, чтобы ты меня ненавидел.
— Традиции моего народа учат отказываться от ненависти от злости, потому что они уничтожают человека изнутри…
— К чёрту традиции. Ты не можешь меня после всего этого не ненавидеть.
— Я… нет, сир, могу. Я не ненавижу вас и не понимаю, зачем вы добиваетесь обратного. Зачем вы делаете всё это, если… Нет, я не ненавижу вас, сир, честно говоря, мне вас… жаль.
— Жаль?
— Да. Мне вас жаль… У меня, по крайней мере, есть целый один лучший друг, один просто хороший друг и ещё — воспоминания о доме, и это помогает мне верить в лучшее. А у вас… у вас нет ничего и никого, что могло бы… — тут он очнулся, задрожал снова, до смерти перепугавшись, что за такие речи Аргза снова его накажет. — То есть… нет, простите, я заговорился, я совсем не это имел в виду, я…
Он замолк, прерванный громким хохотом. Непонимающе уставился на смеющегося пирата, повернувшись к нему лицом и готовый даже повторить минет, если тот потребует — лишь бы не лишал его снова своего покровительства. Но Аргза смеялся и, кажется, не злился на этот раз.
— Жаль, Лиам? Ну и странный же ты, честное слово, если в твоём положении ещё можешь испытывать жалость, и к кому — ко мне! Мой личный маленький чудак, ты не устаёшь меня удивлять!
Слава Богу, подумал Сильвенио, он так ничего и не понял. А может, и плохо, что не понял — возможно, если бы до него дошли хоть какие-то из его слов, он бы, наконец, по-настоящему задумался…