Чтобы говорить подробнее об устройстве идеального китайского дома, лучше обратиться к конкретному примеру. На меня наибольшее впечатление произвела усадьба клана Ван, расположенная в самом центре провинции, в селении Цзиншэн, что в 12 километрах от уездного города Линши. Она не только самая крупная во всем Китае, но и в своем роде наиболее типичная. Его основоположник Ван Ши, живший в XIV в., был обыкновенным торговцем соевым творогом. Род Ван Ши на протяжении четырех веков усердно умножал свое состояние и к XVIII столетию достиг зенита своего могущества. Главный принцип кланового уклада – органическая полнота жизни. Отдельная семья сама по себе является самодостаточной ячейкой общества. Кроме того, обитатели усадьбы гордились тем, что среди них есть представители всех общественных сословий. Полустертые письмена на каменной плите, установленной в середине XVII в., объявляют: «В семействе Ван из поколения в поколение нарождались знатоки канонов и истории, земледельцы усердно трудились, создавая общее богатство, ремесленники обладали высоким мастерством и производили изящные вещицы, а торговцы устремлялись за выгодой по озерам и морям и приобретали миллионные состояния». Наконец строение клана выражало идею полноты всего космоса. Он разделялся на пять ветвей, эмблемами которых служили пять стихий китайской космологии: Дерево, Вода, Земля, Огонь и Металл.
Ощущение внутренней полноты освобождает от необходимости что-то переделывать, на что-то воздействовать. Оно требует только возделывать, культивировать самое себя. Здесь таятся корни знаменитого китайского учения о «недеянии», каковое есть не что иное, как способ поддержания, сохранения своей внутренней цельности. И, кстати, по-своему эффективный и, главное, нравственный способ использования всевозможных технических средств.
Место для усадьбы выбрано, конечно, в соответствии с законами китайской геомантии – науки «ветров и вод»: позади склон холма, спереди река, за ней гряда невысоких гор. Такая конфигурация местности способствует сосредоточению в этом месте благой энергии. Тому же служит окружающая усадьбу высокая – намного выше жилых строений – стена из прочного кирпича. Единственный вход в усадьбу загораживают такие же высокие ворота с дозорной башней, обитые железом. Перед воротами возвышается естественная стена из лёсса с деревьями на вершине: дополнительная и притом естественная защита от врагов и злых духов. Усадьба выстроена во второй половине XVIII в. и насчитывает в общей сложности 88 дворов и 776 домов. Чуть позже, на другом берегу глубокой расселины, тянущейся вдоль западной стены усадьбы, появился еще один жилой комплекс: 35 дворов и 342 дома. Здесь жили два родных брата, два самых преуспевающих члена клана.
Там, где царит органическая полнота жизни, человеческая жизнь регулируется не разделением труда и обменом продуктами, а ритуалом и «сердечным общением». Ритуал удостоверяет статус каждого человека согласно его месту на родовом древе, а также положению в обществе. Первое важнее, и, к примеру, ворота младшего из двух удачливых братьев уже и ниже ворот старшего несмотря на то, что служебный ранг он имел повыше: негоже младшему брату задаваться перед старшим, порядок рода – превыше всего. Иерархия развертывается в пространстве: передние ряды домов предназначались для прислуги, к стене усадьбы пристроены караульные посещения, старшие же члены семьи как главная ценность рода обитали в глубине двора.
В поздней части усадьбы находится главный родовой храм клана и даже статуя его легендарного основоположника Ван Цзыцяо, сановника древней династии Чжоу, который стал отшельником и даже, по преданию, обрел бессмертие. Конфуцианец и даос в одном лице, Ван Цзыцяо удовлетворяет всяким вкусам ученой элиты Китая. Сама статуя, впрочем, постреволюционный новодел для туристов. Надписи перед храмом прославляют клановую сплоченность:
Когда претворяют долг, возрождается храм древности.
Когда соблюдают ритуал, воистину оживает единство рода.
При родовом храме есть и театральная сцена – явление в этих местах обычное. Например, в самой деревне Цзиншэн на 15 родовых храмов приходилось 14 сцен. Откуда такая любовь к театру именно в связи с клановыми церемониями? Думаю, все дело в том, что театральная игра выражала неформальную сторону, т. е. саму сущность, коммуникации между живыми и умершими в цельности родового древа. Нелишне напомнить, что театр, по китайским представлениям, означает «возвращение души к ее первозданному состоянию»: он выявляет, как было отмечено в рассказе о Цзиньском святилище, первичную, доступную лишь переживанию, а не осознанию реальность человеческого восприятия, исконную «правду сердца», предвосхищающую наше знание о мире. А это уже причастно духовному совершенствованию. Театральное действо в китайском понимании способно совмещать чистую радость жизни и нравственное усилие. Нарочитые, до последнего нюанса стилизованные ужимки китайского актера, игра эмоций на его застывшем лице-маске, чистые и яркие цвета его грима и костюма ничего не представляют, ничего не обозначают, кроме самих себя, самой сущности игры, и являются непосредственным явлением, точным слепком пространства «сердечного общения» и усилия самовыправления духа, о которых возвещает ритуал. Вот почему театр в Китае – составная часть религиозного праздника, и притом как бы зеркальное отражение священнодействия, а за пусть и сомнительным ремеслом «лицедея» признавали право на гунфу – духовное достижение. Одним словом, китайский театр – это ритуал, вывернутый наизнанку.