— А насколько большой был город? — поинтересовался инопланетник Энрике, прижав ладонь к стеклу.
— Больше четверти миллиона жителей, — пояснил Вадим с интонацией туристического гида. Похоже, ему нередко приходится возить визитеров над зоной отчуждения и все им тут показывать. — Для тех времен, а это было вскоре после окончания Изоляции, весьма много.
— Да и по современным стандартам не так уж мало, — добавил Майлз. — Когда цетагандийцы сбросили на город атомную бомбу, в первые же мгновения погибло более двухсот тысяч человек.
Еще полсотни тысяч умерли чуть позже, как говорили, в течение нескольких дней или месяцев, хотя здесь тогда царил такой хаос, что вряд ли кто-то подсчитывал точное количество смертей.
Этой трагедии исполнилось уже восемьдесят лет, с той поры миновало несколько войн, однако в сознании барраярцев именно цетагандийское вторжение до сих пор оставалось Войной с большой буквы, настоящей войной, суровым испытанием для всей Империи.
— В этот день в столице Округа находились почти все близкие родственники моего деда: его отец и мать, все выжившие к тому моменту братья, множество кузенов. Было назначено что-то вроде военного совета, я полагаю… Туда намеревался прибыть и принц Ури, но его задержала какая-то стычка севернее. Хотя, по мнению историков, вряд ли цетагандийская гем-хунта целилась персонально в него; их целью было уничтожить всех Форкосиганов скопом, кого смогут. — Губы Майлза Форкосигана мрачно сжались — Нельзя сказать, что у них не было для этого оснований.
Чему порукой стала вся последующая жизнь генерала графа Петра Форкосигана, которая буквально потрясла мир. Катриона сама не знала, радоваться ей или сожалеть о том факте, что ее знакомство с Майлзом состоялось уже после того, как эта легендарная и устрашающая личность отошла в мир иной.
— Папа говорил, что никогда не видел, чтобы дед приносил поминальное возжигание для этой части своей семьи, — задумчиво произнес Майлз — Да и при мне он тоже никогда такого не делал, если подумать. Как-то я спросил его об этом — тоже примерно лет в десять, когда впервые заинтересовался этими событиями. А он ответил, что вот все это, — он обвел жестом местность, молчаливо простирающуюся внизу, — и так огромное возжигание, хватит и его.
Судя по тому, как поморщился Вадим, — именно так, точнее не скажешь. Может, и у их пилота здесь жили предки, которые сгорели в том приснопамятном гигантском погребальном костре и о которых ему рассказали родные лет в десять? Служба, которую он избрал, никогда не была чересчур популярной и не привлекала слишком много добровольцев.
— В любом случае, — продолжал Майлз, который долго молчать не привык, — после того как мы вышвырнули цетагандийцев с Барраяра и война была окончена, вся эта зараженная зона в конце концов стала владениями деда. Личными владениями, а не тем, что ему положено в дополнение к графскому титулу, вроде дома в Хассадаре или нашего особняка в Форбарр-Султане. До бомбардировки Форкосиганы владели не всей этой территорией, поэтому он не мог бы ее наследовать напрямую и целиком; полагаю, дед выкупил некоторые участки у их владельцев, тех, кто остался в живых. Тогда это было что-то вроде способа поддержать очень гордых пострадавших людей деньгами. После своей смерти старик завещал всю зону отчуждения мне. Тогда, в мои семнадцать, у меня все еще был некоторый пунктик насчет, гм, моей внешности. — Он провел ладонью сверху вниз вдоль всего своего тела — небольшого, чуть ссутуленного, меньше пяти футов ростом. — Я не посчитал этот дар лестным, однако мне было понятно, что вряд ли мой отец застанет время, когда эта местность сделается обитаемой. Но теперь чем старше я становлюсь, тем меньше уверен, что понимаю, о чем именно тогда подумал мой дед.
«Если даже ты не понимаешь, я и предполагать не стану», — подумала Катриона. Но старик был бы воистину слеп, если уже тогда не смог разглядеть, каким умным растет его единственный, искалеченный при рождении внук. И каким страстным. «Пылкий настолько, что раскален добела», — вот как однажды сказали про лорда Майлза Нейсмита Форкосигана. «Быть может, дорогой, Петр предпочел передать свои израненные земли в руки того, кто, как он считал, сумеет их удержать.
Может, он вовсе тебя не недооценивал». А может, она просто слишком глупо ослеплена своей любовью, слишком пристрастна для объективного суждения даже после четырех лет брака. Она улыбнулась и уставилась в окно, прослеживая взглядом русло реки к востоку от них.