— Разумеется, да, — оптимистично махнул рукой Энрике. — Если она может доить коз, она окажется способна и на любую другую ответственную работу. Может, не так быстро, как прочие, но Ранчо живет по своему собственному графику.
То ли Энрике сейчас ловко расширяет свою опытную коллекцию крупных млекопитающих, то ли его сердце тронуло, как искренне Ядвига радовалась жукам, а может, и то, и другое сразу. Важно ли это?
— Это может сработать. Или по крайней мере стоит попытаться.
— У Марсии найдется время на организацию домашнего обучения? И интерес к нему? — осторожно уточнил Майлз.
— У нас десятки служащих. Никто не говорит, что это все свалится на одного человека.
Ей представилась обнадёживающая картина. Ядвига и Борис в своего рода импровизированной уединённой мастерской, принятые на работу и способные этим гордиться, как любой самостоятельный человек. Об этой гордости Катриона знала все. А гибкость — самое главное для лаборатории. Она подозревала, что Инги способен на куда большее и под руководством Энрике сможет понять, что именно ему под силу. Временный дом для мальчика-альбиноса может стать не целью, но стартовой площадкой.
Остается только одна… жертва, или злоумышленница, трудно сказать — может, даже виновница, — которой явно не возместили то, что она потеряла. Катриона выдохнула и спросила:
— А распространяется ли это приглашение на матушку Рога? Она не может вернуться обратно в зону отчуждения.
Энрике скривился: — Не думаю, что ей стоит оставаться с этими детьми, а ты как считаешь? После всего происшедшего?
— Я бы предположила, что это было временное помешательство, вызванное тем, что она была не в состоянии думать дальше самого ближайшего будущего, шире своего узкого горизонта, но… верно, что-то оказалось разрушено. И я не знаю, можно ли его починить.
Если ей будет оказано в реабилитации, а наказание окажется бесполезным, что тогда остается?
— Сейчас она изолирована из-за радиационного заражения — но его легко превратить в изолированное содержание за попытку убийства, — заметил Майлз.
— Порочный круг какой-то… Ох. — Действительно, Энрике же не слышал рассказ матушки о том, как она изначально оказалась в этом месте под собственным домашним арестом — а значит, Майлзу этого тоже никто не рассказал. Катриона распрямила плечи и пересказала им выжимку из ее краткого повествования, так что те самые детали, в которых дьявол, остались за пределами рассказа. Она не была уверена, что это помогло.
Майлз присвистнул под медицинской маской.
— Вот, значит, как.
Энрике так и остался в сомнениях: — Так что мне сказать этим детям?
Катриона помассировала ноющие виски.
— Сегодня вечером просто передай им, что ее лечат. Не думаю, что мы сможем распутать историю стольких лет за один час.
«А может, и вовсе не сможем». Матушка Рога была жительницей Округа до мозга своих «горячих» костей, но только она жила в эру графа Петра, а не его внука; он была реликтом мрачного сопротивления. Чем приспособиться к современному Хассадару, она скорее пустится в путь к своей любимой хижине пешком и там, ловко вернув себе статус зловещей местной легенды, будет пугать забредших к ней случайных туристов. Возможно, Борис даже будет не против навещать там время от времени свою стареющую мать — почтительно, но осторожно. Разве сам граф Петр в свое время не уступил ее решительному напору? Может, старик первым сказал, что это правильно.
Энрике понимающе улыбнулся, пожелал Катрионе быстрого выздоровления и удалился.
Она легко стиснула одетую в перчатку руку Майлза.
— А тебе нужно возвращаться домой к нашим собственным детям.
— Да. — Но пальцев он не разжал. И еще минуту они двое просидели так.
Катриона вздохнула.
— Интересно, это все заработает? — раздраженным жестом она включила в свой вопрос сразу все: и зону отчуждения, и проект с рад-жуками, и Округ, и слишком много десятилетий старой, доставшейся им в наследство истории.
Майлз издал приглушенный маской звук — даже не настоящий смешок.
— Будто это нас остановит от попыток!
Он выпустил ее пальцы и растер себе плечи — единственные узлы, с которыми он мог справиться так просто.
— Забавно. Петр к концу своей жизни смотрел на наш Округ и видел лишь то, насколько прекрасней стала эта земля. Вся нечеловеческая, изматывающая работа, которую он делал после войны, чтобы исправить ее последствия, теперь воспринималась как должное или просто была позабыта. А мы, напротив, оглядываемся и видим лишь то, насколько лучше мы можем Округ сделать. И он был прав, и мы.