Цветы всегда молчат
Яся Белая
Я садовником родился, не на шутку рассердился,
все цветы мне надоели,
кроме… Розы…
Роза: Ой!
Садовник: Что с тобой?
Роза: Влюблена Садовник: В кого? Роза: В тюльпан Детская игра
Северный Уэльс, Лланруст[1], 1875 год
В музыкальном салоне играли «Колыбельную» Брамса. Звуки арфы и металлофона, сливаясь, порождали фей сна. Те парили в воздухе, осыпая людей золотой пыльцой с радужных крыльев. И сама музыка чудилась их пением.
Ветер швырял в окно пригоршни золотой листвы, но на этом не останавливался, а, дерзко проникая на территорию людей, подхватывал листья и кружил их по паркету в беззаботном танце осени. И, неугомонный, теребил тончайший тюль занавесей, путался в волосах.
В первом ряду плакала девушка.
Золотой пыльцы, решил Пол, ей досталось больше всех: рассыпавшейся по волосам и шее, припудривавшей нос и щёки, задерживающейся на кончиках ресниц. Пол, усмехнувшись, подумал: позиция у меня выгодная — и часть сцены, и первые ряды партера как на ладони.
Взгляд молодого человека скользнул ниже, отметив, что аккуратная грудь юной плакальщицы, взволнованно вздымалась… Одета девушка была в простенькое голубое платьице, кружевная накидка подчёркивала её юность и грацию.
Пол снова посмотрел юной особе в глаза. В них, серо-голубых, будто льдистых, дрожали бриллианты слёз.
Представьте себе — её здесь считают чуть ли не первой красавицей! Пфф! — в голосе стоявшей неподалёку дородной дамы в ярко-синем платье, обмахивавшейся огромным веером, звучало откровенное презрение.
Пол видел эту женщину в первый раз, но сразу же определил в ней принадлежность к людям, у которых на всё есть своё, непременно верное и неоспоримое мнение, и они спешат поделиться им с окружающими.
А вы, как я погляжу, — осторожно начал он, — с такою оценкою не согласны?
Ну конечно же! — едва ли не с возмущением отозвалась его собеседница. — Слишком худая, в веснушках, движения чересчур нервные и порывистые!
Пол хмыкнул и, взглянув на рыжеватые локоны, узенькие вздрагивающие плечи обсуждаемой персоны, её острые лопатки, топорщившие ткань платья, решил для себя, что в жизни не встречал никого прекраснее. Но свои выводы оставил при себе. Даме же из-за платья цвета индиго и широких форм напоминавшей грозовую тучу, незачем знать, что в переполненном зале музыкального салона не существовало ничего, кроме сказочной музыки, кружения листвы и хрупкой девушки, плакавшей от восторга.
Он даже не заметил, куда делась его давешняя визави, и вздрогнул, услышав мужской голос
вместо женского.
Вижу, вы не сводите с неё глаз! — упитанному коротышке в полосатой тройке пришлось приподняться на цыпочки, чтобы шепнуть это Полу. — Здешняя жемчужина, Мифэнви Лланруст, дочь правителя. Почти принцесса. Вы представлены?
Пол отрицательно помотал головой.
Я в Лланрусте со вчерашнего вечера, — пояснил он. — Только и успел — снять отель да отужинать. А с утра, едва проснувшись, отправился на моцион. И вот забрёл сюда: дверь открыта, музыка льётся, публика нарядная…
Это — одна из причуд принцессы. Когда в Лланруст приезжает какой-нибудь оркестр — а здесь их всегда полно; да и прочие богемные — поэты, музыканты, архитекторы — так и льнут! — так вот, если приезжает кто — Мифэнви сразу приглашает их сюда, в свой салон, и велит открывать двери и окна, чтобы все слышали. Говорит, искусство — для всех. Взбалмошная девчонка.
А я нахожу такую причуду прелестной, — улыбнулся молодой человек и протянул незнакомцу руку: — Пол Грэнвилл, к вашим услугам.
Аарон Спарроу, очень рад, — весело проговорил тот, отвечая на рукопожатие. Руки у него, заметил Пол, были пухлые и неприятные. — Послушайте, а вы случайно не из Грэнвиллов Глоум Хилла?
Случайно из них.
О! — возрадовался Спарроу, — значит, вы посланы мне судьбой! Я слыхал, в ваших местах разводят дивных козочек, которые дают отменную шерсть.
Да, шерсть у нас и вправду отличная! А вам, собственно, зачем? Уж простите моё бестактное любопытство.
Что вы! — Спарроу поднял руки вверх в примирительном жесте. — Это нормально. Я только приветствую любознательность в молодых людях. Редкость в наши времена: обычно, молодёжь ничего не хочет слышать, потому как полагают, что им и так известно всё. А если вернуться ко мне, то я — коммерсант, скупаю-продаю. Такие дела.
«Спекулянт, точнее», — подумал Пол, но вслух спросил: — А что продаёт Лланруст? Спарроу хихикнул:
В основном, красоты и арфы. Ещё хлопок здесь добротный.
Музыка затихла, и принцесса Мифэнви поднялась, чтобы поблагодарить музыкантов. На её нежных щеках играл румянец, а глаза ещё блестели от слёз.
А вы здесь по какому вопросу? Турист?
Пол, поглощённый созерцанием своей золотистой феи, не сразу сообразил, что обращались к нему. Но потом спохватился, замотал головой:
Нет, у меня скорее научный интерес…
А, — протянул Спарроу, слегка разочарованно. — Но вижу, к научному у вас теперь добавился и личный.
Пол смутился и покраснел.
Идёмте, представлю вас, я коротко знаком с её отцом: веду дела. Арфы сейчас в Лондоне в большой цене.
Пол растерялся ещё больше, но упустить такой шанс просто не имел права.
Миледи, разрешите… — Спарроу довольно бесцеремонно окликнул дочь правителя Лланруста, и та обернулась. На миг их с Полом взгляды встретилась, и мир вокруг замер.
А потом она подошла, окутав его нежным цветочным ароматом, и протянула руку. Ладонь её была узкой и невесомой, что Пол даже испугался: как бы ни навредить рукопожатием.
Но принцесса согрела его обнадёживающей улыбкой, а затем проговорила, и голос её звучал подобно давешнему пению арфы — серебристо и нежно:
Вы должны немедленно похитить меня, и тогда, возможно, я подарю вам поцелуй. Сказала, и густо залилась краской. А глаза её будто шепнули: «Я нашла тебя».
И сердца молодых людей в тот же миг заколотились в едином ритме, выстукивая: судьба…
И чего же вы ждёте? — слегка обиделась принцесса, видя растерянность и смущение Пола. — Раз так — я сама украду вас! — тихо, но чётко проговорила она, беря его за руку и мучительно краснея от собственной дерзости. — Идёмте, — добавила уже увереннее и громче: — Вы должны видеть их. Они только вчера расцвели. Розы в моём саду…
И он позволил себя увести, точно зная, что пошёл бы за ней даже на смерть…
***
Графство Нортамберленд, замок Глоум Хилл, 1878 год
— Мифэнви, вы совсем себя не жалеете!
Колдер Грэнвилл накинул пушистый плед на колени своей невестки.
Вы совершенно напрасно волнуетесь, — смущённая такой заботой, молодая женщина зарделась до корней волос. — Тут совсем не холодно…
И поэтому ваши руки ледяные?
Он осторожно пожал её узкую ладонь, совсем легко, почти неощутимо коснувшись белой атласной кожи. Но тут же отпустил, вздохнул и отошёл к письменному столу.
Смотрю, вы не разбирали почту?
Да, извините меня, — тихо отозвалась Мифэнви, — я немного расстраиваюсь, что мне никто не пишет.
Господи! Да что же вы себя хороните в двадцать лет!
Колдер посмотрел на неё так, что женщина явственно почувствовала: рассержен и, должно быть, хотел бы встряхнуть её как следует, и ещё ниже опустила голову.
Увы, — проговорила она, роняя вязание, — вы ведь знаете: я умерла ещё тогда… Она закрыла лицо руками, и плечи её затряслись от рыданий.