и только вообрази себе такую дерзость! — стал осыпать поцелуями, а потом и вовсе перевернул и начал целовать запястье. Меня просто ошеломила его бестактность, я отняла руку, сказала, что хотела бы кольцо с бриллиантом в качестве доказательства любви и ушла поскорее, чтобы не видеть его… Поплакала всю ночь, а на утро стала наводить справки. И тут на меня свалилось новое открытие — оказывается, он сирота без роду-племени, которого из милости приютил некий влиятельный господин… За мной бегали маркизы и графы, а тут — никто!
Я поражена! Как твой отец — лорд Эддингтон, состоящий в родстве с королевской семьёй, — мог отдать тебя за безродного?! — глаза Ребекки стали совсем круглыми.
Вот! Я тоже задала батюшке такой вопрос! Мезальянс! Я уже слышала, что обо мне говорят в обществе! Но батюшка сказал, что этот человек сумеет позаботиться обо мне, мол, сейчас он довольно обеспеченный, имеет особняк в Хэмпстеде, что он молодой учёный, подающий большие надежды! И, мол, я ещё юна и не вижу своего счастья. А потом — он, этот жених, опозорил меня!
О, какие ужасные вещи ты говоришь! — вскричала Ребекка, пододвигаясь ближе.
Ещё ужаснее было это пережить. Я была на пикнике и даже вовлечена в флирт, и тут заявляется он, прямо перед всеми становится на колени и протягивает мне коробочку с кольцом. Я даже потеряла дар речи от его бесцеремонности. Он надел мне на палец кольцо, снова поцеловал в запястье и, слава Богу, ушёл. Правда, мне тоже пришлось позвать компаньонку, мисс Милд, и уехать, потому что все стали отодвигаться от меня и шушукаться. Ах, это было невыносимо. Зато даже не пришлось оглашать помолвку — она и без того огласилась и весьма широко. Но судьба готовила мне ещё более страшные испытания.
О боже! — Ребекка порывисто сжала руку Джози.
Да, после того случая он исчез. Потом я узнала, что он уехал в какую-то экспедицию. Он писал мне, конечно же, неприлично часто, но я была обижена и сжигала все его письма. Его не было долго, целый год, и постепенно всё улеглось, я снова стала блистать в свете. Мне исполнилось девятнадцать, и я была на пике. Правда, всё это было ненастоящее. Ведь все знали, что я помолвлена. Некоторые злопыхатели называли меня соломенной невестой. Представь, ни тебе ухаживаний со стороны жениха, ни нормального флирта! Вот тогда-то мои кавалеры и стали убегать к этой Грэнвилл! А потом он свалился мне на голову прямо во время бала по случаю дня
рождения моей кузины Лойс. Ага, небритый, в пыли и каких-то жутких тряпках, с кучей непонятных и ненужных мне сувениров. Тогда я впервые расплакалась перед ним и сказала ему: «До каких пор вы будете меня унижать!» Он, кажется, даже не понял, о чём речь, хотя извинился, и с тех пор стал предупреждать о визитах и всегда выглядел безупречно. Он стал чаще бывать у нас. И родители, уж не знаю почему, были им очарованы. Мама даже называла меня счастливицей. Только вот я себя совсем не чувствовала счастливой. Когда нас оставляли наедине, чтобы мы познакомились поближе, я совсем терялась. Я не знала, о чём с ним говорить. Меня бесили его очки и то, что он заикается. Я всё время вопрошала бога: за что? Назначили день свадьбы, я так готовилась и ждала, ведь это был последний мой шанс показаться во всей красе…
Ну разумеется, ведь это случается один раз в жизни! Свадьба — главное для девушки! — авторитетно заявила Ребекка.
Вот именно! И он испортил мне его! Такой день!
Не может быть!
Уж поверь!
Но разве твоя свадьба не была верхом роскоши и изящества! О, не скромничай! Я помню, как все говорили, что твоё платье было самым красивым за последние пятьдесят лет, а ты походила на фею!
Ах, Бекки, будь со мной рядом другой мужчина — может быть, я бы и не говорила так. Но случилось то, что случилось. Сразу, как только отец провел меня по проходу в церкви и вложил мою руку в его, Ричард переплёл наши пальцы и мы простояли так до конца церемонии. А потом, когда священник сказал, что можно поцеловать невесту, Ричард поднял мою вуаль и поцеловал меня, но вовсе не так, как следует целовать невесту. Он целовал меня, будто я уже взрослая женщина, а между тем это был мой первый в жизни поцелуй.
Не может быть! Ты же была так популярна! С самого первого своего сезона! Неужели ты не целовалась ни с кем!
Нет! Мне нравилось, чтобы мужчины ползали за мной, умоляли одарить взглядом. Максимум — разрешалось целовать ручку. Ну или вовремя танца шептать мне на ушко глупости. Свой поцелуй я хотела отдать тому, кого полюблю всей душой. И тут — его срывает почти незнакомец, неприятный мне, и делает это бесцеремонно и грубо. Я разрыдалась прямо там, так он подхватил меня на руки и пронес до самого экипажа. И мама с папой всё это видели и почему-то ничего не сказали ему. В экипаже он пытался меня утешить, но я не хотела с ним говорить. О, я была так несчастна!
Бедняжка! Мыслимо ли так страдать?
Это только начало. Крепись, моя дорогая Ребекка, ибо нынче тебе предстоит узнать, как обманчив бывает фасад! — торжественно провозгласила Джози. — Я поведаю тебе, как умерла прекрасная Джозефин Эддингтон, королева трёх лондонских сезонов!
О Господи! — Ребекка не на шутку испугалась слов подруги.
Слушай! — лихорадочно блестя глазами, сказала Джози. — Когда начался приём, он немного притих, и я уже стала надеяться, что мои слёзы подействовали на него. Но оказалось, всё напрасно. Он мне прямо сказал, что я не должна танцевать ни с кем, кроме него. Я заявила: вот ещё! А он сказал, что запрещает, потому что теперь я его жена. Правда, слабым утешением мне стало то, что сам он танцевал умопомрачительно. А главное, когда он меня обнимал, то в его объятии сливались сила и нежность. Это было неподражаемо и страшно бесило. Но все вокруг поздравляли меня, говорили, как я хороша, и я утешилась. А потом матушка увела меня в пустую комнату и рассказала мне, что должно произойти со мной ночью. Она сказала мне тогда, что будет
больно, но надо будет немного потерпеть и потом будет хорошо. И что, мол, Ричард так любит меня и не допустит, чтобы я страдала! Потом она ушла, а за мной пришли служанки и проводили в комнату. Это оказалась спальня. Они хотели меня раздеть, но я накричала на них, и они ушли. Я плакала. Мне было страшно, я не хотела, чтобы он меня касался, а особенно так, как рассказывала мама. Но он пришёл. У него снова дрожали руки и голос. Он хотел меня поцеловать, но я влепила ему пощёчину и сорвалась. Уж тут-то я высказала ему всё, как он мне противен, что я согласилась стать его женой из жалости и прочее. Наверное, я говорила ужасные вещи, но тогда я думала лишь о том, как сделать ему побольнее. И уж не знаю, возможно, перешла какой-то предел и тут… О, Бекки, мне до сих пор страшно об этом вспоминать. Он словно озверел. Разрезал моё драгоценное платье ножом для бумаги, что лежал на туалетном столике… Буквально содрал с меня остатки одежды… Оторвал шнурок от колокольчика для вызова слуг… и … — она задохнулась и закрыла лицо руками, её трясло, но глаза оставались сухими, лишь болезненно поблёскивали сквозь просветы между тонкими пальцами.
Ребекка замерла, потрясённая услышанным.
Джози вздохнула, собралась с силами и продолжила:
Он привязал меня к кровати и … вытворял со мной такие вещи, от одного знания о которых приличная леди должна сгореть со стыда. Ни мои крики, ни мои слёзы на него не действовали… Более того, распаляли ещё больше… Но самое ужасное ни это! В какой-то момент мне начало доставлять удовольствие то, что он делает со мной. Это было очень яркое, какое-то извращённое удовольствие, но мне хотелось, чтобы оно не кончалось… Это было гадко, отвратительно и невыносимо сладко. Словно он сломал что-то во мне, и проснулось другое — нехорошее, стыдное…