И Мифэнви очень скоро убедились, насколько он был прав. Дело в том, что в комнате, которую она заняла, ванной не было. И тогда она решила попроситься к Латое, извинившись за причиняемые неудобства. Подойдя к бывшей своей комнате, она с удивлением заметила, что дверь приоткрыта. Мифэнви все равно постучала и, не услышав ответа, сказала:
Я вхожу.
Латои в комнате не было. Кругом в беспорядке валились всевозможные женские штучки, лежала пыль. Мифэнви стало стыдно за кузину. Захотелось тотчас же спуститься за веником и прибраться здесь. И уже отправившись за принадлежностями для уборки, она вдруг остановилась, услышав стоны, доносившиеся из ванной. Страшно испугавшись, не случилось ли чего, Мифэнви ринулась туда и остолбенела от открывшейся картины — Латоя, раскинувшись в ванной, ласкала себя. И настолько увлеклась, что даже заметила вошедшую. Мифэнви, почувствовав, как к горлу подкатывает комок тошноты, выскочила прочь. Пользоваться одной ванной сразу же расхотелось. Вся пунцовая, она вернулась к себе, прямо в одежде окатила себя холодной водой из кувшина и, опустившись на колени перед распятием, стала истово молиться о заблудшей душе Латои Грэнвилл.
Здесь, в старой детской, камин был давно сломан, и сейчас Мифэнви стучала зубами. Она поспешила переодеться в глухую ночную сорочку, расчесала волосы, и юркнула под одеяло. Но
одеяло было холодным насквозь, и она тут же озябла. В результате, дрожа, пролежала без сна всю ночь...
Наутро, перед завтраком, она отозвала Латою в сторону и, краснея, бледнея, сбивчиво, попросила её больше не заниматься столь богомерзкими непотребствами.
Если Колдер узнает, — тихо, но строго сказала она, — он выставит тебя вон прямо нагишом. Латоя взвилась.
Вы тут все либо святоши, либо ханжи! Ещё скажи, ты никогда не делала ничего подобного!
Мифэнви подурнело от одной мысли о чём-то таком, схватившись за стену, чтобы не упасть, она проговорила с почти с отвращением:
Неужели, потеряв честь, ты утратила ещё и всяческий стыд?
Стыд?! Стыдом прикрываются те, кто боится дать волю своему естеству, — трусы и слабаки! — гордо вскинула точённый носик Латоя.
Интересно, — с горьким презрением сказала Мифэнви, — кого ты полагаешь трусами и слабаками: лондонскую знать, что захлопнула перед тобой двери своих домов, или нас с Колдером, пожалевших тебя?
Не нужна мне ваша жалость! — закричала Латоя, глотая слёзы. — Я ничуть не жалею о том, что сделала. Зато я теперь не умру старой девой, как некоторые!
И тогда Мифэнви первый раз в жизни ударила человека.
Прости, — испугалась она, увидев, как на нежной щеке Латои загорается красная отметина, — но ты уже перешла всякую грань! Согласись, умереть старой девой в некотором смысле лучше, чем падшей женщиной где-нибудь в дешевой лечебнице!
И что же, тебе никогда не хотелось мужчину? Ты ведь ещё совсем молодая!
Свои желания я похоронила в тот день, когда Пол умер.
Но это же нелепо — жизнь продолжается! Неужто он бы хотел, чтобы ты вот так хоронила себя заживо?
Мифэнви несколько раз глубоко вздохнула, восстанавливая сердечный ритм, сбившийся от таких разговоров.
У нас с тобой, Латоя, уж не знаю как по-твоему — к счастью или к сожалению — слишком разные взгляды на верность и мораль. И я бы попросила тебя больше не поднимать эту тему.
Да больно мне надо! Но знай: меня бесят такие правильные, как ты! Именно из-за вас нормальные люди, дав волю своим чувствам, подвергаются остракизму.
И на нормальность тоже разные, — тихо сказала Мифэнви. — И я всё-таки надеюсь, что ты перестанешь делать то, о чём мы говорили, пока я здесь хозяйка.
Латоя лишь фыркнула и ушла. Поднимаясь в комнату, она, всё ещё злая и раздосадованная, развлекалась тем, что мысленно пыталась уложить в одну постель Колдера и Мифэнви. Но, к сожалению, ей так и не удалось представить их не застёгнутыми на все пуговицы. Пуритане чёртовы. А единственное, о чём сожалеет она, так это о том, что теперь вряд ли сможет потягаться с ненавистной зазнайкой Джозефин Эддингтон. Конечно же, её свадьба прогремела на весь Лондон! Ещё бы, венчание в соборе Святого Павла, тысячи розовых бутонов, которыми усыпали путь влюблённым, и муж, выносящий на руках свою юную супругу. Свет ещё неделю гудел об этом.
Но пусть Джозефин не думает, что победила её, шанс отыграться есть всегда. И Латоя, выпятив довольно таки внушительную грудь, гордо прошествовала к себе.
***
Дин-дон, дин-дон...
Дождь затих, и Мифэнви вышла на балкон, чтобы немного остыть после разговора с кузиной. И вот этот колокольчик. Неужели, кто-то гонит козу?
Дин-дон, дин-дон...
Ближе и ближе… С клубами тумана, наползающего на замок.
Дин-дон, дин-дон...
Здравствуй, девочка…
Старушка, нищенка, та самая, что была в день её приезда в Глоум Хилл.
Не передумала ещё играть со мной, Незабудка?.. Давай… «Я садовником родился»…
Тьма накрыла Мифэнви. Холодная липкая тьма…
Цветы здесь умирают, я проверял…
И упрямо — перед тем, как сознанию померкнуть совсем: я не хочу умирать…
… А в это время в замковые ворота вовсю колотил Аарон Спарроу…
Лондон, Хэмпстед, 1878 год
Пишущая машинка привела Джози в неописуемый восторг. Подумать только: ткнул кнопочку — и на тебе! литера на бумаге! Появление каждого знака Джози сопровождала ликующим криком, очень напоминающим тот, которым первооткрыватели сопровождают появление долгожданного острова на океанической глади.
Ах, Ричард! Спасибо! Спасибо! — вскричала она после первой серии экспериментов, бросаясь ему на шею.
Не стоит благодарности, ангел мой! — ответил он, прижимая её к себе и счастливо улыбаясь. Встав на цыпочки, притянув его за шею и чмокнув в щёку, Джози вновь вернулась к машинке.
Поскольку Джози теперь занималась интеллектуальной деятельностью, по её же компетентному мнению, то Ричарду пришлось делить с нею свой кабинет. И, будучи патологическим чистюлей, мириться с летающими всюду мятыми бумажками, означавшими муки творчества у его прелестной жены. Работать в таких условиях, конечно же, было невозможно, но отказать себе в удовольствии видеть Джози за пишущей машинкой он не мог.
И вот, решив полюбопытствовать, как продвигается её история, Ричард подошёл к столу Джози, что стоял теперь напротив его собственного. Она была так увлечена, что даже не отреагировала на приближение мужа, хотя ещё в самом начале сказала, чтобы он не смел отвлекать её от работы, потому что она может потерять мысль и что тогда?
Взяв со стола один из листов, он понял, что имеет честь наблюдать обложку будущего шедевра. По
краю страницы шли непонятные волны и кружочки с точечками, должно быть, являвшие собой цветочки и рюшечки, а посредине округлым полудетским подчерком было старательно выведено:
«Локан страсти». Ричарда передернуло.
Положив руку на хрупкое плечико жены и чуть наклонившись вперёд, он поднес лист к её лицу и сказал:
Любовь моя, боюсь вас огорчить, но слово «локон» следует писать через «о».
Изящные бровки Джози нахмурились, огромные серые глаза метали молнии, должные испепелить наглеца.
Много вы понимаете — через «о»! — взорвалась она.
Смею вас заверить … — начал было он, но Джози перебила его гневным:
Будете мне тут рассказывать! Я читала ваши книги!
Вы читали мои книги?! — опешил Ричард. — Всё, я посылаю за Вардисом, потому что всерьёз опасаюсь за ваше психическое здоровье!
Да, читала! — она топнула ножкой, выведенная из себя тем, что он не возликовал от её заявления. — И скажу вам — вы совершенно невнятно изъясняетесь по-английски, используете какие-то странные слова, а некоторые ещё и иностранные!