О да, это была бы невосполнимая потеря!
Жестокий и бессердечный! Вы должны рыдать и молить бога, чтобы он забрал вашу жизнь вместо моей!
Она надулась ещё больше, а в глазах заблестели слёзы. Ричард опустил голову и прикрыл лицо ладонью, чтобы юная супруга не заметила его улыбки.
Неужели вам вправду не жалко меня? Ни чуть-чуть? Ах, как же я несчастна!
Ричард подавил улыбку, подошёл сзади к креслу жены, бесцеремонно подхватив её под мышки, вытащил из уютного кокона одеял и поставил на пол. Несмотря на обеденный час на ней всё ещё была тонкая сорочка и легкомысленный пеньюар. Длинные темно-русые волосы в беспорядке рассыпались по хрупким плечам.
Он резко развернул Джози к себе и потянул ленты её неглиже.
Что… что вы делаете?.. — возмутилась юная миссис Торндайк, пытаясь вырваться из объятий мужа.
Собираюсь избавить вас от инфлюэнцы. Это такая страшная болезнь, что вам просто никак нельзя пренебрегать профилактическими процедурами.
Серебристый шёлк пеньюара скользнул вниз, по точеным изгибам её фигуры. Одной рукой Ричард ласково сжал изящное запястье Джози, другой — обвил тоненькую талию, привлекая к себе. Джози выгнулась ему навстречу, а губки её приоткрылись, чем Ричард не преминул воспользоваться, впившись в них страстным обжигающим поцелуем.
Обретя возможность дышать, Джози тут же взвилась:
Да что вы себе позволяете?! Сейчас же день! Сюда в любую минуту могут войти!
И что, — прошептал ей в самое ушко Ричард, перед тем, как укусить его, — они лишь увидят, что я целую свою прелестную жену. Разве это запрещено?… — он перебрался на шейку и опустился к ключице.
Ах… Вы целуете меня не так…
Скажите, ангел мой, как следует… вас целовать, и я тотчас же исправлюсь… — голос его прерывался от едва сдерживаемой страсти.
Это слишком предосудительно… Слишком соблазнительно… Ах… — она стащила с него очки, походя в очередной раз удивившись необыкновенной синеве его глаз и слишком длинным для мужчины ресницам, запустила пальчики в густые угольно-черные волосы, и с жаром ответила на поцелуй…
Вскоре они перебрались на оттоманку и стали поспешно избавлять друг друга от остатков одежды. Он вторгся в неё грубо, резко, сразу погрузившись на всю длину. Она не возражала, лишь выгнулась дугой и запричитала нищенкой на паперти: «Господи!.. О, господи!..» Он двигался быстро и яростно, а Джози стонала в голос и металась по оттоманке, комкая атласное покрывало. Её уже не волновало, что кто-то может войти и увидеть…
Когда всё закончилось, она лежала без мысли в голове и ворошила его обычно столь безупречную причёску. Тонкие длинные пальцы Ричарда выписывали на её теле только одному ему известные знаки…
Я говорила вам прежде, что не люблю вас…
О да, неоднократно и в самых прямых выражениях.
Так вот, — лениво произнесла она, — теперь я вас ненавижу. И это не шутка. Моей ненависти хватило бы на то, чтобы взорвать мир.
Чем же я заслужил такое? — псевдообиженно пробормотал он, введя в неё сразу три пальца. Джози вскрикнула, глаза её распахнулись.
Мне больно, — прохныкала она, подаваясь перед и насаживаясь на них. Он ускорил движения, заставляя её всхлипывать.
Так чем же? — напомнил он, наклоняясь и кусая её розовый сосок.
Вы… вы… ах… вы… жестокий, свирепый… вы животное. Безжалостный монстр! — прокричала она, приподымаясь на локтях и шире раздвигая ноги. Ещё несколько движений, и она кончила с громкими вскриками. Почти потеряв сознание, она упала в его объятья. Он взял её руку и прошелся языком по нежнейшему атласу её запястья.
Джози, радость моя, ответьте мне на один сакраментальный вопрос: если вам так не нравится всё, что происходит между нами в интимном плане, почему вы не простите меня сменить тактику? Быть нежнее? Зачем подбадриваете, стоните и простите не останавливаться?..
Она вздохнула, несколько судорожно, потому что кончик его языка вновь обвел пленительную окружность её соска.
Понимаете, Ричард, — проговорила она, укладываясь так, чтобы ему было удобнее ласкать, — умом я понимаю, что все это неправильно, предосудительно и грязно… И приличная леди должна сгореть от стыда, что с ней происходило такое… И я сгораю, и плачу, и ненавижу вас за этот стыд… Клянусь себе однажды ночью всадить вам нож в грудь… Схожу с ума от унижения и обиды… Но когда вы касаетесь меня… Ах… Мне… Мне… совсем не хочется быть леди… Пожалуйста, не останавливайтесь, — хныкнула она.
Но он лишь тяжело вздохнул и отстранился. Несколько секунд прошло в молчании. Ричард нашарил очки и водрузил их обратно, словно они возвращали здравый смысл.
Джози, как мне заслужить вашу любовь? — сказал он серьёзно и даже печально.
Не знаю, — она пожала плечиками. — Может, если бы вы сделали что-нибудь романтичное, я бы подумала…
Насколько романтичное? — спросил он, подбирая разбросанную по полу одежду. Она наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Гибкий, стройный, поджарый, и движения, как у хищника, сильного и уверенного в себе.
Что-нибудь безумное и скандальное…
Джози, не вы ли давеча читали мне лекцию о приличиях? — он натянул брюки и набросил рубашку…
Вы не поняли, — она привстала, тряхнула головой, волосы водопадом ринулись вниз, глаза мужа при этом восторженно вспыхнули, — скандальное, не значит предосудительное.
Я действительно не понимаю, — он присел рядом, она тут же забралась к нему на колени и свернулась клубочком…
Понимаете, днем вы такой обычный, даже занудный… А по ночам — разнузданный, бесцеремонный, грубый.
А вам бы хотелось наоборот?
Нет, мне бы хотелось, чтобы днём вы не сидели с этими своими книжками и вашими унылыми друзьями, а развлекали меня…
О, мой ангел, я не могу бросить научную деятельность даже ради этого…
Вот видите, всё-таки вы — зануда… — она потерлась носом о его ладонь, и с удовольствием почувствовала, как по его телу пробежала дрожь.
Хорошо, — он сдался на милость победительницы, — давайте вернёмся к тому, на чём остановились — к скандальному, но не оскорбительному…
Например, меня бы могли похитить разбойники, а герой бы меня спас… Ричард поправил очки и прокашлялся:
А роль героя, я так понимаю, отводится не мне?
Ну разумеется, — тоном, каким объясняют азы маленькому ребенку, заявила она. — Герой должен быть юным и прекрасным, а вы — старый и уродливый!
Ричард поперхнулся.
Мне же всего тридцать два, — робко напомнил он.
Вот именно, целых тридцать два. И вы — очкарик. А ещё — заикаетесь, если сильно волнуетесь, как в тот раз, когда просили моей руки…
И после этого вы называете меня жестоким и безжалостным? — сощурившись, поинтересовался он.
Ах… вы просто невыносимы… Это же я рассказываю… И мне, между прочим, холодно, могли бы меня одеть, а то только раздеваете…
А что делать, ежели у вас отсутствует не только элементарный вкус, но и чувство меры, вот и приходится избавлять вас от лишнего…
Злой вы человек, — она была обижена, но всё-таки позволяла ему крутить себя и так и сяк, чтобы он мог аккуратнее завязать ленты её более чем легкомысленного наряда.
Безусловно, — согласился он. — Я даже не буду спорить… Но, признаться, вы меня заинтриговали: какая же роль в вашем романтичном приключении отводится мне? Я просто сгораю от любопытства.
И вас совсем нет фантазии? За что вас только держат в Королевской академии наук?!
Действительно, завтра подаю в отставку, сжигаю все свои книги и совершаю аутодафе — зачем такой никчёмности занимать место под солнцем.