Михаил Пухов
Цветы Земли
В конце прохладного коридора, рядом с лестницей, ведущей на верхние этажи, висела табличка «Директор института». Чернов толкнул дверь. В большом окне в просвете между деревьями золотились на фоне неба далекие купола какого-то храма. За столом у окна сидел молодой человек в темных очках. Он неприветливо смотрел на Чернова.
– Чем буду полезен?
– Мне нужен директор.
– Чем буду полезен? – повторил человек.
Чернов с опозданием понял, что в комнате всего одна дверь – та, через которую он вошел.
– Вы директор этого института?…
– Директора нет. Отпуска, никого нет. Лето, жара, вы понимаете. Я его заместитель. Моя фамилия Буняк, – представился он, не подавая руки. – Чем буду полезен?
Чернов молчал.
– Садитесь, – сказал Буняк.
Чернов опустился в кресло для посетителей. Никакого дружелюбия в лице Буняка он не видел.
– Работать? – спросил Буняк.
Чернов молча смотрел на него. Такой молодой, а уже заместитель. Карьерист, вероятно. Впрочем, теперь все выглядят молодыми и карьеристами.
Буняк ждал.
– Нет, – сказал наконец Чернов. – Я космонавт. Я…
– Не нужно. Я и так все знаю.
Буняк щелкнул тумблером и теперь смотрел на невидимый Чернову экран.
– Чернов Анатолий Васильевич, русский, год рождения 1996-й, профессиональный космонавт, покинул Землю в 2020 году, вернулся месяц назад. Вас, вероятно, предупреждали. Теперь каждый носит с собой биографию.
– Но я думал, это просто номер. Комбинация цифр и ничего больше.
– Верно, – усмехнулся Буняк. – Такие приборы, как у меня, установлены всюду. Он зарегистрировал ваш номер и передал его в Информарий, где хранятся данные обо всех гражданах Земли. Но ведь вы пришли не для того, чтобы я вам это объяснил.
– Да, – сказал Чернов.
Буняк ждал.
– Я вернулся из трудного перелета, – сказал Чернов. – Для Земли рейс продолжался 200 лет. Те, кто нас провожал, мертвы.
– Ясно, – сказал Буняк.
– После возвращения меня поместили в специальный центр. Мне читали там лекции о технических достижениях человечества.
– Ясно, – сказал Буняк. – По-моему, так всегда делают.
– Из лекций я узнал, что современной науке доступны многие вещи, которые нам и не снились.
– Неудивительно, – кивнул Буняк. – Целых два века.
– Я узнал, что даже в области медицины достигнут значительный прогресс. Рак побежден. Неизлечимых болезней нет. Наука вплотную подошла к решению проблемы бессмертия.
Буняк кивнул.
– Еще я узнал, что найден способ оживления мертвых.
Буняк молчал, пряча глаза под темными стеклами.
– Я узнал, что этим занимаются здесь, в Институте реанимации, – продолжал Чернов. – Говорят, вы можете восстановить живое существо по самым ничтожным останкам.
– Даже по окаменевшей кости, – сказал Буняк. – Каждая клетка организма содержит информацию об организме в целом. Процесс реанимации по нашей методике распадается на два этапа. Самое трудное – реанимация клетки. Вторая стадия – окончательное восстановление организма. Этот этап требует много времени и энергии, но принципиально несложен. Первых мамонтов, из тех, что живут сейчас в Антарктиде, мы воссоздали именно так.
Буняк умолк. Некоторое время Чернов тоже молчал. Разговор уходил в сторону. Чернов сказал:
– Мамонты. Не понимаю. Неужели нет более достойных объектов?…
– Что вы имеете в виду?
– Людей, – объяснил Чернов. – Из лекций я понял, что вы оживляете только вымерших чудищ. Это потрясло меня гораздо сильнее, чем сам факт. Или я ошибаюсь?…
Буняк молчал.
– Я вернулся всего месяц назад, – сказал Чернов. – Мне у вас многое не нравится. Вероятно, это естественно. Но когда вы воскрешаете мамонтов… Скажите, что я неправильно понял, и я уйду.
Буняк снял темные очки. Глаза у него были усталые, вовсе не молодые.
– Нет, вы все поняли правильно. Но для второго этапа необходима энергия. Колоссальное количество энергии.
– Больше, чем для мамонтов?…
– С мамонтами было просто, – сказал Буняк. – Нам предложили реанимировать несколько особей, безразлично каких. Самца и нескольких самок. Люди – это другое дело. Поймите, что существуют моральные проблемы, не имеющие с биологией ничего общего.
Чернов молчал, глядя на далекие купола в окне за спиной собеседника.
– С годами в клетках организма накапливаются необратимые изменения, – продолжал Буняк. – Для человека возрастной порог, за которым реанимация невозможна, составляет около тридцати лет. Если смерть наступила позже, мы бессильны. Но даже с учетом этого остаются миллиарды кандидатур. И возникает проблема выбора.
Чернов молчал.
– Массовая реанимация немыслима из-за энергетических ограничений, – продолжал Буняк. – Другие варианты отпадают. Этические проблемы значительно сложнее научных. Не думайте, что вы первый. Мы бессильны. Поставьте себя на мое место, и вы это поймете.
– Нет, – сказал Чернов. – Вы знаете обо мне не все. Ведь я вернулся один.
Буняк ждал.
– Нас было двое, – продолжал Чернов. – Полет в один конец занял пять лет. Планета, возле которой мы оказались, была окутана ядовитой, по нашим понятиям, атмосферой. Но на ее поверхности теплилась примитивная жизнь. Это все, что нам удалось установить сверху.
Буняк внимательно слушал.
– Как и другие звездолеты первого поколения, наш корабль не предназначался для посадки. На борту имелся десантный бот – одноместная ракета с ограниченными ресурсами. Как и предусматривалось программой полета, мой товарищ занял место в кабине бота, и мы расстались. Как вскоре выяснилось – навсегда.