Это и без моих теперешних слов были отношения братьев и сестёр. Но сейчас от этой мысли становилось по-особенному, дико — панически — страшно. Да, из этой схемы выбивались мои отношения с Пейдж, но они не входили в неё изначально. С момента её появления я ни разу не воспринимал старшую Тико своей сестрой. А вот остальных и Марису — да. И если для мальков я был, скорее, как отец семейства, то для Марисы я навсегда буду её старшим братом, а она моей младшей сестрой. Временами надоедливой, раздражающей… О, боги! Неужели я правда сейчас жалею о каждом моменте, что отталкивал её?! Похоже на то. Странно. Ведь раньше такого не было. Ничего плохого сейчас не должно случиться…
Руки дрожали, но умеренно. Пистолет я вытащил только у самой двери, когда стоял у порога. Прежде мы с Хаксом поступали иначе, прокрадываясь в дом, чтобы забрать её. Папашка мог поймать нас, влезающих в окно на первом этаже, и втащить внутрь, схватив точно двух котов за шкирку. Не за капюшон курток, разумеется, а только за волосы. Чтобы и нам щедро раздать люлей заодно. Чтоб неповадно было. Ишь, нашлись! Два безвестных рыцаря-оборванца, посягающих на честь его красавицы-дочери. И потом взашей пытался выпроводить через парадный вход. Но мы втроём его всегда побеждали… Хакса больше нет, и теперь нас двое. И я понятия не имею как этот урод отреагирует на пистолет в моей руке. Подумает, что игрушка, и хочешь не хочешь, а придётся доказывать ему обратное.
Я замахнулся кулаком и постучал четыре раза. Не слишком настойчиво, не жиденько, довольно умерено и по-соседски, как я это себе представлял. Секунды вновь начали срастаться в ледяную минуту, а ответа всё не было. Постучал ещё раз.
— Сейчас! Иду!
Ладно бы хряк, так ещё и голос даже тяжёлый и хрюкающий. Фу! Мерзость! Ну ничего, больше Мариса и носу не высунет из нашего дома. В ближайшее время уж точно. Больше я такого не вынесу. Засаду и холод — это всегда пожалуйста, но выматывающую тревогу за неё, сковывавшую меня в течение практически сорока восьми часов — я почти не спал последние ночи — такое меня просто вконец доконает. Нынешняя, стоящая передо мной задача, была относительно проста и точна решаема. Но имелась у меня на сердце и глобальная миссия — чтобы моя любимая сестрёнка жила без страха в её сердце. Побои заживут, хотя в них, конечно, своя особенная жуть, но я хочу сберечь не только её лицо и тело, но и избитое нелюбовью отца сердце. Оно — не боксёрская груша! Довольно! Хватит! Остановись уже, ублюдок!!!
В этот миг хряк открыл дверь и увидел дуло пистолета, указывающее точно ему в широкую грудь. По правой замёрзшей щеке вдруг скользнула злая горячая слеза. Каким чудом я удержался и не выстрелил, не знаю. А ещё ведь сомневался, смогу ли. Смогу, если вынудит! Ещё как! Сто лет бы глаза не видели эту скотскую рожу!
— Три шага назад, — приказал я и спровоцировал эти самые шаги, зайдя с вытянутой рукой внутрь. Хряк ступил глубже в дом. Ещё одно опасение отступило. Он увидел и без вопросов поверил — оружие не игрушечное. И несмотря на дрожь в руке, по моим глазам ему, кажется, видно — я стопроцентно готов к выстрелу. И не просто ранящему, но и ко смертельному. Ему решать каким он будет. Я закрыл за собой дверь.
— Мариса!!! — громко позвал сестру.
— Ты не выстрелишь, щенок, — опасливо протянул её отец, подняв руки в жесте «сдаюсь», хотя никто не просил этого делать. — Я тебя помню, да, — он закачал головой. — Где твой рыжий дружок? Опять в окно лезет? — посмотрел в сторону того окна, откуда действительно мы с Хаксом в прошлый раз пролезли в дом.
— Мариса!!! — повторил я, но ждать её появления не стал, сделав шаг вперёд: — Где она, урод?! — вторую щёку разрезала ещё одна горячая злая слеза. Так ледяной страх потихоньку таял, покидая уставшее напряжённое тело.
Тот только гадко улыбнулся, что привело ко вполне закономерному итогу: мне тотчас захотелось перестрелять ему все зубы.
— Что ты с ней сделал?!
— Почему ты так долго ждал?
— Что?..
Холод сковал сердце, вмораживая в него страшное предчувствие. Неужели?..
— Копы высадили нас у дома почти двадцать минут назад. Что мешало тебе постучать в дверь чуть раньше?
Оружие едва не выпало из затрясшейся руки. Я видел — это не было злодейской игрой у меня на нервах: он нисколько не врал. Только пугающе искренне недоумевал, отчего я правда пришёл на выручку своей подруге так не скоро. Мои проклятые ноги… О, боже, нет! Я же бил их до одури, изо всех сил! Казалось, что прошла целая вечность, но — двадцать проклятых минут! — ведь не могло пройти так много. Неужели всё-таки могло?..
— Где?.. — с губ сорвался только тихий, обессиленный рык-полушёпот, когда я услышал:
— Кайло…
Она спускалась со второго этажа… Точно окровавленный ангел, вернувшийся с войны, на которую я непростительно и жестоко опоздал. Потому, что боролся с другим всадником, заставшим меня врасплох и схватившим ледяной костяной рукой за ноги. Бледные веснушки на лице в форме «сердечка» растворились под кровавыми потёками, синяками и ушибами…
Миг, когда всадник, по имени Война, попёр на меня я не пропустил, хоть и не отводил взгляда от сестры, идущей вниз по ступеням. Увидел, что тот дёрнулся лишь краем глаза. И руки тут же на это среагировали. Должным образом. Вместо оглушительного выстрела, какого я ждал, раздался только аккуратный тихо свистящий «пиу!». Так вот как выглядит пистолет с глушителем… Для хряка, однако, мало что изменилось. Выстрел в плечо. Тот стоял теперь не шелохнувшись. Только мясистая рука удивленно поднесла пальцы к ране и, промокнув, Война уставился на свою кровь. Этот момент его замешательства мы, увы, упустили. Я вернулся взглядом к Марисе, безмолвно говоря «Давай! Бежим!», но она стояла на предпоследней ступени, кутаясь в свою уличную домашнюю одежду, и смотрела на отца…
Когда тот нагляделся на свою кровь, всё изменилось в считанные секунды. Я ждал, что он попрёт на меня. Наименее вероятно — на Марису. Мы все стояли треугольником, рядом друг с другом. Но он сделал третье — всего несколько неспешных шагов мимо нас на кухню. А мы, онемевшие от тягучести сражения, наблюдали за ним…
…Пока время не ускорилось в один звонкий миг. Мариса, наконец, побежала ко мне, только, когда мы услышали характерный металлический звук и увидели, что Война взял из подставки на разделочном столе большой кухонный нож.
— Кайло!!!
Это был самый отчаянный её крик, какой я даже представить не мог. Полный абсолютнейшего страха. За меня. Окровавленный ангел подлетел ко мне, вцепился в мои плечи, желая только одного — защитить. Собою. Но Мариса забыла, кто из нас на какой позиции. Я защитник. И я нападающий…
Усилие в руке — и в воздухе раздался ещё один тихий «пиу!». В этот раз пуля ушла куда-то в грудь всадника с ножом в руке. Лёгкое? Сердце? Я был уверен, что уж этого ему окажется более чем достаточно, чтобы упасть или хотя бы отступить, но жестоко просчитался… За что тут же и поплатился… Правой стороной лица… В частности, глазом… Острый взмах ножа был почти изящный, мимолётный — разрезал кожу лба и щеки как мягкое масло… Мариса закричала так, словно это по ней прошлись. Хуже жидкого огня, сползающего по лицу, было то, что он заливал мне один глаз, и им я ни черта не видел. Но мысль, что по сестре действительно могли пройтись ножом, заставила собраться силами. Но, увы, тело вновь подвело меня, и я пал под ударами тучного всадника. Удар по спине — и я на полу. Пинок ногой — и отдалось где-то в почке. Ещё один — казалось, что желудка теперь не стало… Война есть война. И эта — не на жизнь, а на смерть…
Прекратилось это неизвестно когда. Но известно как. Мариса огрела врага по голове, и, судя по тому, как тот зашатался и замер, простонав, чем-то весьма тяжёлым. Но не достаточно тяжёлым, чтобы уложить его окончательно. Этот момент замешательства мы упустить не могли… Мариса протянула мне руку и, схватив её, я со стоном поднялся. Хотя, скорее она вытянула меня вверх, на ноги: я не верил, что смогу самостоятельно хотя бы разогнуться, не то, что устоять на ногах.
Её папаша встряхнул головой, видно, собирался за нами в погоню. Но закончилась она, не успев начаться… Я пропустил Марису вперёд к двери и она схватилась за ручку приоткрыв, но… Живым я бы уже не вышел. Её папаша замахнулся на меня с ножом… Я держал руку на спине Марисы, подталкивая её к выходу, молясь, чтобы ей хватило сил убежать одной. Без меня. Ей придётся позвать на помощь, но к отцу её после такого очевидного и неоспоримого акта насилия уже вряд ли кто-то вернёт. Сам я готовился увидеть, как же выглядят мои выпущенные кишки и какого цвета моя кровь. И я увидел. Кишки остались при мне. Кровь была тёмно-бордовая. Но не моя — Марисы…