— Сам как думаешь? — он кивнул на улов, объём которого был ясен по надутым рюкзакам за спинами остальных, подошёл ко мне и, вытащив из-за пазухи пару банок пива, одну поставил на крышку рояля, рядом со старой вазой с засохшими в ней цветами, а второй небрежно чокнулся об оставленную мне жестянку. С тихим щелчком и шипением откупорив свою, он сделал пару глотков и, смерив нас с Рей, восседающих у забытого предыдущими хозяевами инструмента, оценил услышанное по возвращении ёмким:
— Стоны мертвеца! Твои лапищи хороши разве что в драке, — и вне всяких сомнений довольный собой удалился наверх, позвав остальных за собой.
— Мы хотим послушать, — Роузи осталась стоять на месте, остановив шагнувшего было вслед за По Финна.
— Что? Его страдания? — фыркнул По.
— Ты грубиян! — рявкнула вдруг Рей ему в спину, но он только хохотнул и, сделав новый глоток, вскоре исчез на лестнице, ведущей на второй этаж. — Кайло, сыграй еще! — вновь запросил мой до жути довольный «стонами мертвеца» динозаврик, но я уже потянулся «лапищей» к моему спецзаказу.
— Идите наверх, — скомандовал я, не оборачиваясь, и отхлебнул морозного пива, больше всего на свете мечтая о стаканчике горячего чая, разжиться которым не позволял семейный бюджет. Стырить банку гадкого пива — раз плюнуть, а вот разжиться живительным кипяточком было невыполнимой задачей. Последнее время мы чаще крали провиант, чем покупали что-либо на украденные деньги.
Когда остальные стали послушно подниматься, поняв, что услышать продолжение моей тоски им уже не судьба, Рей, также уловив мой отказ, запросила:
— Научи меня!
Ну вот ещё!
— Зачем? — обронил я, отставив банку обратно на крышку и принявшись апатично снимать тонкую паутину с гербария в треснувшей от горлышка до дна вазе.
— Ты красиво играешь! Я хочу так же!
— Зачем?
Повторный вопрос заставил Рей хорошенько призадуматься над ответом. И правда, зачем восьмилетней бездомной девчонке азы игры на рояле? Где она сможет применить эти знания, откликнись я на её просьбу? С нашим кочевым образом жизни дом этот мы рано или поздно покинем, и далеко не факт, что в новом нам вновь встретится этот инструмент. Даже попадись он ей, что ей делать с ним? Как и я выжимать кривые мимонотные звуки? Зарабатывать этим «талантом» на улице она не сможет, на кой-чёрт тогда он ей? Мой вопрос справедлив.
— Я хочу быть, как ты.
Я тихо посмеялся ответу, от горечи почти не размыкая губ. Тоже мне, нашла пример для подражания!
— Ты делаешь хорошие вещи. Я тоже хочу их делать, — решила она вконец добить меня. Знала бы она, что я этими самыми руками без колебаний и сожалений убил в том году человека…
Пальцы мои, лениво собирающие паутину с отцветших безымянных цветков, были в трещинах, сухие, с покрасневшими после последнего махача с Дэмероном костяшками. Придурок прав — этими руками только морду ему и начищать. Да и моя старая учительница по музыке ужаснулась бы тому, какие звуки я извлекал сейчас, следуя за воскрешённой в памяти мелодией. А Рей… Тугоухая малявка не улавливает худое качество звука, радуясь всего-то его наличию в безмолвном доме. А может и права она в чём-то: я ведь зачем-то сел играть, хотя знал, что инструмент расстроенный и поломанный. Порою лучше слышать грустную неумелую мелодию, чем беспомощно внимать ледяной декабрьской тишине.
— Этот рояль сломанный. На нём играть-то нельзя, не то, что учить, — я прекратил мучить паутину, наконец, очистив от её савана сухие цветы. Теперь стал лучше виден их цвет, вытравить который не смогло даже время — бордовый с солнечной желтинкой.
— Но ты же сел за него.
— От скуки.
Рей поникла, взглянув на свои крохотные пальчики в перчатках и на десятки чёрных и белых клавиш.
— А я ничего не умею делать, когда мне скучно…
Я взглянул на неё получше. Обиды в тоне или облике нет — малявка растеряна. Странно устроен человек: когда он ничего не делает, ему всё равно требуется чем-то себя занять. Девчонка неосознанно лжёт самой себе: неумение чем-либо заполнить скуку несёт с собой отсутствие этой самой скуки.
Изредка я покупал или воровал Рей детские книжки, и она их проглатывала пищу для ума почти так же быстро, как и пищу для желудка. Причем неважно, были ли это художественные рассказы или учебники по языку и математике. Она хотела узнавать этот мир, его законы и правила, даже если начиналось для неё всё пока с малого — языка, чтения и счёта. Эта девочка всей душой тянулась к знанию. Совсем не от скуки. Не потому, что я толкал её к нему или тащил силком. А во что я только что превратил когда-то любимую мною музыку? Процесс, бессовестно поставленный мною на место ничегонеделания. Отвлечение от пустой головы, желудка и замерзающего сердца…
Замерзающего — не значит черствеющего, скорее, устающего, как марафонец, подбегающий к назначенному финишу. Я не становился злее или грубее в моменты, когда внешние условия к тому располагали, радовался своей высокой ответственности, своему выбору заботиться о ком-то как бы трудно мне ни было. И я точно не хотел облажаться в главном деле моей жизни…
Из этого желания вытекала одна простая истина, закономерный вывод: я должен уйти. В сторону — не из жизни, как это случилось с Митакой и Хаксом. Да, я тоже за прошедший год жутко выдохся, как и они в своё время, а на улице вновь злодействует зима, с которой очень трудно достойно сражаться. Но к этому декабрю я понял одну очень простую вещь, нашёл ответ на то, что до сих пор не укладывалось у меня в голове. Как предыдущие лидеры, уходя, смогли переступить через чувство долга, взращенное в них любовью к людям? Ещё одна дикость, но не это ли самое чувство загоняло меня в могилу? Смешно! Ужасно! Скорбно! Даже не алкоголь, как я ожидал, или хотя бы сигареты. И не холод или голод, хотя и они порой вносили свой пронизывающий ночной и промозглый вклад.
Самая большая трудность в жизни главы семьи, это чувство неуверенности в том, что ты всё делаешь правильно. Где-то ошибся, просчитался — и пару мальков загребли копы. А в другой раз кто-нибудь слёг от болезни, схуднул до критической нормы, промёрз до костей. Разумеется, ты стараешься подобного не допускать и пресекать возможности подобных исходов, но постоянство — не то слово, чтобы им распоряжались дети улиц, как и спокойствие — слово недозволительное для стоящего у руля. Переезды, нерегулярные приёмы пищи, кому-то не хватает одежды — всего не предусмотреть и не предотвратить, как ни старайся. А старался я так, что из кожи вон лез. И всё же, при всех успехах, этого было недостаточно. Вдвойне больно признавать, что не условия жизни мешали воплощению лучшего, а я…
Учитывая лютые морозы нынешней зимы, ошибиться я не мог. Уцепившись рукой за острый пик горы проблем, повиснув на нём и держа второй рукой вес моих маленьких и не очень волчат, я не имел права сорваться вниз. Ведь сорвусь я — полетят в чёрную смертельную пропасть и все остальные. Так что необходимость обзавестись приемником помогла мне через силу открыть глаза и принять единственно возможный вариант.
Сколько Дэмерон доставлял нам проблем, не владея в должной степени своим вспыльчивым нравом, столько же он был способен принести и пользы для всех нас. Имевший на один глаз больше, чем я, он видел то, что ускользало от моего «пиратского» взора, подыскивал лучшие варианты для того, что мы назовём на время «домом». Был способен завести толпу, вдохновив на каждодневные подвиги. Если во мне рабочий двигатель приводил ко внутреннему сгоранию, то в нём на том огне и держалась вся его сущность. Огненный паренёк, которому и дела нет до пожара в сердце, словно он родился с ним, находясь и по сей день в родной стихии. Ему на месте не сиделось не вынужденно, а потому что в нём сильнее жило и проявляло себя стремление к лучшему, в отличии от моего вялого довольства малым удобством и ложным уютом. Я хотел дать всем нам лучшее. По мог дать нам его…
Это один из самых интересных уроков, какие мне преподавала улица. Я на полном серьёзе намеревался отдать бразды правления своему недругу. На врага он не больно-то тянул, наши различия не до такой степени раскидывали нас прочь друг от друга. Иногда мне казалось, что и По способен увидеть и признать мои умения и наработки, а не только тыкать носом в недостатки на регулярной основе. В отличии от более деликатного образа, каким это делала Мариса, он высказывал мне всё прямо в лоб, вот только толку от этого не было. Шанса исправиться и улучшить что-либо самому он мне не давал, предоставляя готовое решение собственного производства. Да и промолчи он после своей словесной нахальной бури, вряд ли бы я смог провести работу над ошибками.