— Как я могу побороть то, чего не вижу? О чём не знаю?
— О, ну, конечно ты всё прекрасно знаешь, Кайло! — он с отеческой улыбкой хлопнул меня по плечу с силой и цепкостью удивительной для его лет. Иногда я был уверен, что дряхлым он был только с виду.
— Так я, выходит, сейчас придуриваюсь перед вами?
— Ты пока не в силах докопаться до своего страха, корни которого лежат слишком глубоко. Ты скован и ослеплён своим прошлым. Я же хочу освободить тебя, указав путь в будущее. Негоже такому парню, как ты, до сих пор жить по детским законам. Пора уже научиться играть по мужским правилам, по-взрослому.
— Вы правда верите, что я решусь играть вслепую?
— Ты уже решился на это однажды. Когда сбежал из дома, не зная уличных правил. И то, как прошёл сегодняшний визит твоей матери, как нельзя лучше демонстрирует тебе верность моих слов. Ты смог оставить позади то, что годами мучило и изводило тебя. Теперь ты страдаешь от тоски по людям, которых, возможно, и в живых уже не осталось.
— Я в это не верю, — отвернулся я, желая тотчас встать и уйти, но цепкая лиана неподвластных мне истин, так и держала меня привязанным ко скамье.
— Это не аргумент. Вера тут не при чём, ведь ты волен верить во что угодно: лучшее, худшее, что могло случиться с твоей утраченной семьёй. Но однажды ты будешь достаточно смел, чтобы верить одной лишь реальности, а не страхам, надеждам и домыслам…
Мне показалось, что он хотел продолжить, но отчего-то передумал. Я вновь обернулся и наткнулся на сожаление, смотрящее мне в душу. Так мог смотреть разве что я сам, взгляни я в зеркало, но я смотрел в глаза другого человека. Поразительно…
На сердце внезапно потеплело, и я потянул ко всезнающему костру, тихо горящему возле и для меня, свои онемевшие от людского холода ладони.
— Я не знаю, какова на сегодняшний день их реальность. Вы правы: они могли не выжить или выжить, оставаясь и по сей день на улице, или же их всех до одного переловили тогда и рассовали по домам…
— Ты всё ещё не понимаешь, — осторожно прервал меня Сноук, сохраняя неуютную правду в сочувствующем взгляде: — Я говорил о вере в собственную, твою, реальность, а не всех их. Ты сравнительно спокойно существуешь в стенах тюрьмы, если говорить о комфорте и боязни чего-либо, но всё ещё мечешься точно раненный зверь, лишь оттого, что не в силах принять одну единственную данность.
— Не произносите этого! — попросил я, дойдя до главной мысли, и не желая её ни принимать, ни слышать.
— Ты один. И именно на этом поле растут все твои страхи, надежды и домыслы. Не о жизнях тех, кто тебе однажды был дорог. Ты не знаешь, доживёшь ли до окончания своего срока…
— Никто не знает, доживёт ли он.
— Неправда. Я знаю, что пройдёт одиннадцать лет, и я выйду на свободу.
Спорить, что уверенность ещё не есть знание, я не стал, влекомый новым разящими истинами.
— Ты уповаешь на встречи в своей жизни, которые могут так и не состояться, на эмоции от них, которые тебе, вероятно, и не доведётся испытать. Надеешься на абстрактное лучшее, что-то, что поможет тебе пережить все эти годы. Вот только реальность такова, что чудес в ней ничтожно мало. Я тебе помог, когда тебя исколошматили в душевой и поставили раком, а ты помог мне в столовой с той косточкой в горле. И после этого ты упорно продолжаешь верить не в людей, а в безликое чудо? Что касается домыслов — тут всё ещё плачевней. Не знаешь, что ждёт тебя завтра, и не желаешь даже набросать примерный план. Ты ходячая растрата безудержной энергии, бьющей фонтаном во все доступные направления. Думаешь, град ударов, который ты призываешь на свою голову, способен встряхнуть тебя, точно выбить пыль из залежавшегося коврика? Друг мой, с такими «высокими» запросами долго ты тут не протянешь… Молодость продлиться недолго, и раз уж тебе суждено провести часть её в этих стенах, то не лучше ли потратить драгоценное время с пользой? Тебя учат здесь играть по правилам, но ты достаточно силён для того, чтобы их устанавливать. Не научишься этому здесь и сейчас, и с чем ты тогда выйдешь? Какой багаж знаний рассчитываешь отсюда унести? Как махать кулаками и тот лепет из книжек, что ты читаешь? Брось! Вновь вопрос реальности, где тебе пригодится куда больше знаний и сил, нежели ты сможешь почерпнуть из потасовок и времени в стенах здешней библиотеки. Признайся уже, что ты получаешь от устраиваемых драк, кроме гематом и рассечений?
Увлечённый голосом, шёлковым касанием зализывающим раны на сердце, я смотрел перед собой рассеянным взглядом, утопая в увядающей зелени истоптанного газона.
— Я привык жить в лишениях, — просипел я, точно скуля, и безуспешно вспоминая момент, когда у меня ребёнка, человека, было всё, в чём я нуждался; на миг перед внутренним взором проскочил образ Рей в моих объятиях, но я прогнал его также быстро, боясь, что его ненароком коснётся нечто дурное, разрастающееся во мне день за днём. — Если в жизни не будет боли, то это будет уже не моя жизнь.
— Такая «зона комфорта» опасна для жизни… — поучительно отметил старик чёрной шуткой.
— Без вас знаю. Умел бы жить по-другому — жил бы, — беззлобно огрызнулся я, вглядываясь в свои избитые, не успевающие заживать костяшки пальцев.
— Всё впереди, Кайло, — то, что было похоже на подбадривание, звучало непривычно свежо и приятно. — Ты научишься и этому, и всему, что поможет тебе твёрдо стоять на ногах в самых страшных обстоятельствах. Придёт время — глазом моргнуть не успеешь! — когда твоя рука не дрогнет, а твои оппоненты в драках станут не более чем жертвами, молящими о пощаде.
— Так вот зачем я вам нужен? — протянул я с неожиданной беспричинной грустью. — Советуете забыть о прошлом, когда сами только по нему и судите? Думаете, раз я убил раз, то сделаю это для вас снова? Нет, — дёрнул я головой, точно вытряхивал воду из заложенных ушей, — с этой дрянью не ко мне. Если из-за этого я ваша мишень, то разочарую: вы бьёте сильно, но мимо цели, — мне было плевать, если после этого я лишусь его протекции — оно того не стоило.
— Увидим, Кайло. Увидим…
====== Глава 10. Мои надежды. ======
Мой прогноз касаемо поступка матери вскоре сбылся ровно наполовину, так как Лея решила устроить мне неприятный сюрприз. Во-первых, тем, что пришла сама, когда я просил её об обратном, во-вторых, пришла не одна…
Я сел на неизменное место встречи и привычно подхватил трубку с подставки, торопясь утолить своё любопытство и унять раздражение.
— Кто это? — стрельнул я взглядом на незнакомого мужчину рядом с ней. Сердце на миг радостно встрепенулось. Господи, неужели матушка, наконец-то, образумилась и бросила отца, заведя себе нового хахаля? С виду мужичок ухоженный и даже приятный. Смотрит на меня с вежливым вниманием, чуть нахмурившись, но без скрытой злобы, скорее, выжидает моего возможного выпада в его сторону. И правильно делает: со мной только так и можно общаться — приготовившись на всякий пожарный к словесному презрению и брани, хотя при Лее я всё же фильтровал то, что вылетало из моего рта. Интересно, что мать ему про меня рассказывала?
— Бен, это твой дядя. Люк Скайуокер. Ты ведь помнишь его?
— Помню? — из хмурой позы мои разбитые и взъерошенные брови удивлённо скакнули вверх, прочь от округлившихся глаз. — Ты про голое знание, что у тебя есть брат, живущий у чёрта на куличиках? Тогда да, помню.
— Он живёт сейчас в Европе и приехал… — промямлила она, стыдливо опустив взгляд, причём я так и не уловил, перед кем из нас двоих она испытывала стыд. По её неуютной позе и тому, как она мелко елозила на стуле казалось, будто бы перед нами обоими, что не свела нас раньше.
Тут Люк перехватил инициативу, махнув сестрице на трубку у неё в руках. Та, помешкав пару секунд, передала её, и я услышал приятный, не слишком низкий, но глубокий голос:
— Я приехал к тебе, Бен. Познакомиться и узнать тебя.
От таких новостей мои совиные глаза только чудом не вылезли из орбит. Сказано это всё было предельно серьёзным, вовсе не юморным или издевательским тоном и с соответствующим видом.
— И с чего вы взяли, что мне оно надо? — я искренне хохотнул, не утрачивая при этом холода во взгляде; цирк и дурдом в одном флаконе! — Время и место для знакомства вы выбрали самое подходящее — ничего не скажешь!