— Бен! Я так…
— Больше не приходи сюда, — вернулся я в реальность, пуская стрелу прохладного взгляда в сердце матери.
С детским упрямством мне по-прежнему хотелось отчитать её за то, что притащила сюда своего братца, но язык отчего-то не поворачивался. Странно, но в душе я и правда испытывал больше негатива по отношению к родителям, с которыми прожил бок о бок тринадцать лет, а с дядей, который жил своей жизнью где-то в другой стране и другом городе, у меня словно и не было серьёзных проблем. Велика беда! У кого из нас нет родни, живущей далеко от нас, редко звонящей или вовсе не ищущей с нами контакта, как и мы с ней? Я в том же положении, что и Люк: знал, что у меня есть дядя, но никогда не тряс маму и папу на тему того, где же он, что с ним, почему он не приезжает в гости. Если мне и следовало, как и Люку, извиниться, что с моей стороны также не было шагов навстречу, то я для этого безответственного дела пока не созрел…
— Бен, что ты такое?..
— Ты меня слышала. У меня могут быть проблемы, если ты снова придёшь. Если заботишься и волнуешься обо мне — не приходи, — бессовестно хлестал я мать словом и взглядом.
От неё мне ничего не было нужно. Сноук был прав в отношении неё: недалёкая женщина, не догадавшаяся подобно Люку сделать хоть что-нибудь, чтобы стать ближе ко мне, если правда хотела. Пока не знаю, получится ли это у дяди, но Лее с её слёзными визитами пора было кончать: горько, бесполезно, однообразно, ненужно.
— Но… как? — мямлила она, стараясь не скатиться в привычную ей истерику. Только всё было хорошо в её понимании, и вдруг сынок опять вспылил. Ох, мама… Сидишь близко, а душою так далеко от меня. И больно, и противно, и осточертело!
— Передавай свои слова через него, — указал я на Люка. — Сама, если ещё раз заявишься, подставишь меня.
— Тебе здесь угрожают? Из-за того, что я тебя навещаю?
— Вроде того, — солгал я, не уверенный в выборе сценария; на что ещё я должен был изощриться, чтобы только не видеть её больше в этих стенах? Помимо того, я сам этого не хотел, не хотелось также предстать в дурном свете перед Сноуком, убеждённым в моей дальновидности. Что ж… Вот он, ещё один шанс, чтобы узнать, чего же стоит его уверенность во мне. Проверим ниточки на прочность?
— Если любишь — больше не приходи. В противном случае тебя будут вынуждены проводить не в комнату для посещений, а в местный морг.
— Господи, Бен! Что ты?.. — не на шутку испугалась. Отлично! Власти у неё не было, нет и не появится, чтобы выявить мою ложь или правду, так что остаётся она после моих слов ни с чем. Упс! Поправочка! С ней всегда теперь будет страх за меня, избавиться от которого она сможет разве что через Люка, но и то не факт — далеко загадываю! Чувствовала ли она его все те годы, что меня не было рядом? Если и так, то не очень-то он ей помог, если она вдруг старалась меня найти. Проклятье! И откуда только берётся во мне это крошево оптимизма? Волновалась? Искала? Как бы не так!
— Я не шучу и не утрирую. У тебя очень простой выбор. Решай, каким ты хочешь меня видеть: живым, но вдали, или мёртвым, но подле тебя, в семейном склепе. Прощай, мама.
Я повесил трубку и поднялся. Кивком показав Люку, что жду его визита, я покинул помещение, предвкушая новый живительный разговор со Сноуком.
Мать ко мне после этой встречи больше не приходила.
====== Глава 11. Мой выбор. ======
Правильно ли я поступил, шагнув в хитро продуманный капкан своего дяди, вняв его уверениям и постаравшись найти из ниоткуда веру этому родному чужаку? Чертовски да! Искупительная затея Люка удалась по всем фронтам, начиная от Рей и заканчивая ею же. Никак не мною. Но таков ведь и был его замысел?
Разумеется, не обошлось и без препятствий на этом пути, но иной дороги, менее тернистой и более ровной, от чужака ко ставшему мне близким человеку (пусть и не надолго), я и не могу представить. Худо-бедно притеревшись друг к другу за один месяц, что Люк провёл в наших краях перед возвращением в свой живописный отшиб мира, после мы поддерживали связь с ним на протяжении пары лет. Пары очень и очень сложных лет, что касалось общения с людьми в целом и в частности, потому как наши звонки и личные встречи перемежались с тем, о чём я просто не могу не упомянуть; с тем, что шло вразрез, или точнее было бы сказать наперерез им — беседами со Сноуком.
Различий существовало немало, приведу одно из них: со Сноуком мне приходилось выслушивать всё от и до даже в моменты, когда некоторые вещи возмущали меня до такой степени, что хотелось просто встать и уйти: не хотелось прослыть в его глазах капризным мальчишкой, так и не научившемся терпению и глубинному пониманию сути вещей. Зато с Люком я в этом смысле давал себе волю и мог среагировать на его то и дело проскакивающие в самой безобидной речи нравоучения тем, что мог со спокойной душою вскочить и уйти посреди разговора. Правда, позже мы с ним всё равно возвращались к брошенной теме. Подобное собственное поведение меня не шибко радовало: было в этом какое-то ребячество или запоздалый подростковый бунт.
В свои семнадцать мне казалось дикостью, чтобы я, бродячий уличный пёс, оказался приручён кем угодно из взрослых, как вдруг судьба без спроса подарила мне это очевидное и невероятное, ещё и в двойном размере. И только подумайте, в чьи руки (загребущие лапы правосудия не в счёт) она доверила меня, кем оказались мои впервые, внезапно обретённые наставники: самый настоящий преступник и столь же настоящий родной дядя! Не то ирония, не то сарказм! Да-а-а, пожалуй, второе будет вернее.
На первых порах мне казалось, что в компании Люка я был чуточку большим собой, нежели со Сноуком. Но позже я нашёл этому более точное объяснение. По большому счёту я не лгал и не претворялся ни перед кем из них. И тот, и другой их собеседник был я. Но так уж пошло, что разные мои стороны выходили на свет и скрывались при разговорах с каждым.
Доверие, подобно прорастающему вопреки многим факторам сухому семени, зароненному в душу намеренно, а будто бы и ненароком, вырастало во мне хрупким и шатким стеблем, служа неустойчивой, но всё же опорой. Оба человека со всем глубоко искренним усердием, прилежанием и регулярностью на протяжении этих двух лет поливали зароненное манящим словом зерно, холя и лелея каждый новый росточек, вытянутый их упорством из тьмы ко свету (ну… или наоборот). И здесь можно было бы сравнить их влияние на мою усталую, пластичную душу с гонкой или перетягиванием каната, вот только я отказался терпеть подобное с самого начала, едва почуяв, что к чему. Сноук был прав, говоря, что я способен стать тем, кто устанавливает правила. Я нащупал и разграничил сферы влияния, что было вовсе несложно, учитывая, что цели эти люди преследовали изначально разные. Люк привлёк меня тем, что пообещал лучшее будущее для Рей, на что я и направил всё своё внимание — поверить в то, что ему это по силам; Сноук же — будущим лично для меня, чем я проникся в не меньшей мере.
В итоге в выигрыше остались все мы. Ладно, Люк так точно не считал, но по факту он свою миссию выполнил на ура, по крайней мере, в моих глазах. Сам дядюшка вбил себе в голову, что его план провалился, хотя его участия в собственной, как он это видел, неудаче, было ничтожно малым, а сказать по правде, вообще не было. Благие намерения завели его не в тупик, так как по прошествии двух лет наши с ним дороги разошлись, но вывели на новую тропу, на которой, как и в большую часть моей жизни, мне не было места. К счастью, мы не вернулись к тому, с чего начали наш путь: всего лишь оба синхронно пересекли финишную черту. В этом не было ничьей ошибки — только мой личный выбор, который при всём желании не мог удовлетворить обе стороны, разрывавшие меня на части…
Тюрьма — не такое страшное место, как мне всегда казалось. И говоря «страшное» я не касаюсь здесь своих собственных страхов, только ваших, людских. Страха, живущего в ваших глазах и душах вне зависимости от того, насколько вам близка или далека эта тема. Того самого, что жил во мне до того, как я познал всё на своей шкуре. Будучи подростком я автоматически и почти не задумываясь ставил синонимами тюрьмы «плохое», «злое», «тёмное», «страшное». Вот только, когда твоей первой тюрьмой становятся стены родного дома, уже тогда ты начинаешь невольно переосмысливать это слово. Так уж случилось, что мне выпал шанс проверить на практике, насколько же мои детские выводы соответствуют суровой действительности. Проверил. И различий с людской молвой я выявил немало.