День, когда я на годы вперёд определился с наставником, прощаясь с последними, покидающими сердце угрызениями совести, я запомнил навсегда…
— Когда вы улетаете? — я смотрел на фото одиннадцатилетней девочки в невзрачном платье и на вымученную ради фотографии улыбку на её лице. Малышка росла так быстро, а у меня не получается радоваться этому так, как должно.
— В эти выходные, — облегчённо выдохнул Люк, сидящий за перегородкой передо мной. — Все бумаги, наконец, у меня на руках, так что этим утром я купил билеты. Ты точно уверен, что не хочешь с ней увидеться?
— Точно, — отрезал я. План оставаться немногословным при этой беседе, чтобы добиться лучшего эффекта по её окончании, нарушил усталый и измученный вид дядюшки, так что я вопреки задуманному исторг из себя чуточку больше, чем рассчитывал: — Видел бы ты наше с ней прощание тогда, в первый раз, то даже не заикался бы о подобном.
— А что было тогда? — на мою голову заинтересовался он.
— Её оттаскивали от меня трое взрослых. Силой, так как ни на мои, ни на их уговоры она не поддавалась. Поверь, я счастлив тем, что всё, наконец, сложилось. Большего мне и не надо.
Что, слабо было сказать так, как есть? Большего мне не дано? И трус, и лжец.
Люк умудрёно кивнул, тяжело вздохнув и не став повторно предлагать мне встречу.
— Не забывай присылать мне открытки, — криво улыбнулся я, провоцируя на выдачу нужной мне фразы из его уст.
— Не только открытки, — заверил он и не разочаровав меня, добавил: — Я по-прежнему буду приезжать к тебе.
Я закивал, как болванчик, собираясь с силами, чтобы как следует ударить не ждущего удара Люка.
— Да-а-а… На счёт этого. Не нужно больше приезжать сюда, Люк. И звонить тоже, — я поднял полувиноватый, впрочем, не лишённый льдинки, взгляд к лицу дяди.
— Прости? — как я и ожидал, растерялся.
— Я сказал, не нужно больше навещать меня, — повторил я громче и чётче, с упором на каждое слово; захватив внимание слушающего, я не выпускал его тем, что не отводил взгляд: — Ты напрасно сейчас удивляешься. Вспомни, с чего мы с тобой начинали. Ты помогаешь Рей, как не смог помочь мне. Сейчас это, наконец, сбывается. Мы с тобой там, и хотели быть. Вы с Рей улетаете…
— Это нисколько не объясняет твоих слов, — его усталость спряталась в морщинках на лбу, словно в первые минуты разговора я мог упустить эту слабость.
Я пошёл в атаку, начав второй заход с очередного напоминания.
— Ты дал мне то, что обещал два года назад. Лучшая жизнь для Рей, и я тебе верю. Верю, что ты приблизишь её к ней. На этом наша с тобой история окончена. Быть может, тебе и правда трудно понять нечто столь простое, но я не стану просить тебя об одолжении. Я говорил Рей жить, не оглядываясь — так она и живёт. И я тоже хочу так жить. Не тешь себя тем, что нам удалось достичь чего-то несусветного за это время. Разочарую тебя: это не так. Из глубокого минуса ты сумел в моих глазах подняться до нуля — не выше, — покачал я головой так, словно был разочарован в его способностях, хотя по факту, меня всегда восхищало его ораторское мастерство, как и проникновенные духовные наставления.
— Это всё Сноук, да? — Люк смотрел на меня с полным неверием в глазах и с полной убеждённостью в своей правоте. Пусть так — с ней ты, дядя, и уедешь.
— Нет, Люк. Это всё я. Думаешь, через полтора года я выйду и куда направлюсь? Домой? Или прилечу к тебе повидать Рей? Нет, — уже говоря эти слова я подозревал, что существует очень большая вероятность, что вскоре мне накинут срок и через полтора года, как должен был, я могу не выйти. Всё происходящее — мой выбор, помните?
— Я в это не верю.
— Верь во что угодно. Улетай и позаботься о Рей так, как и хотел. Ты своё получил: я тебя искренне прощаю за то, что всё детство я тебя не знал. Правда прощаю. И так же искренне я верю, что ты не причинишь Рей зла. Теперь я прошу от тебя самую малость — оставь свои надежды на меня и пойми уже, что им никогда не суждено сбыться. Заявишься сюда ещё раз — пеняй на себя, — закончил я, вырывая острым взглядом шмоток сомнений, какими было обмотано старое сердце Люка.
— Как это понимать? — сдаваться, однако, этот старичок не спешил.
— Как угодно, только исполни то, о чём прошу.
— И что ты сделаешь, если я приду вновь или позвоню? Покроешь меня трёхэтажным матом? — он и с болью смеялся, и с горечью возмущался, одновременно. — Пожалуешься Сноуку?
— Ничего, — окатил я его ледяным спокойствием. — В нашу первую встречу ты спросил, ненавижу ли я вас с матерью. Ты помнишь, что я ответил?
— Что ненависть — не худшая из бед.
— Да, — кивнул я, мысленно прибавляя себя очков; я и в восемнадцать лет кое-что понимал в семейных отношениях. — Я по-прежнему придерживаюсь своего мнения. Придёшь — я развернусь и уйду, позвонишь — я брошу трубку. Я не ненавижу тебя — не за что. Но и любви к тебе все наши встречи не зародили во мне. С этим ты тоже хочешь поспорить сейчас? Глядя мне в глаза? Я тебе лгу или быть может я и сейчас говорю словами Сноука, а? — я держал взгляд своего дяди на своём лице максимально долго, до тех пор, пока ему не подурнело и он не опустил свой.
Его сморщенный лоб покрыла испарина, и я чуть выпрямился, сидя на месте, втянув носом воздух новой жизни. Жизни без постоянных сомнений в себе, или в чьей-то правде. Довольно метаний! Правды каждого из них, Сноука и Люка, не более чем грани истины. И я отказываюсь быть всевидящим источником, как и местом стока их света и нечистот. Я хочу смотреть на этот мир без боли, и Люк, понимает он это сейчас или нет, даёт мне это. При условии, что он отступает, конечно.
— А если завтра меня не станет? — что-то упорно проверял он, хотя я ясно видел, что он и сам чует — этот бой им проигран.
— День-другой погрущу и забуду, — запросто выдал я, ни в одном оттенке своей интонации не фальшивя и не бравируя.
— И тебе нечего будет вспомнить?
— Я вспомню о тебе, как о добром человеке. И если ты исполнишь мою волю, пущу слезу на прощанье.
— Добром? — уточнил он.
— Конечно. Твоя порядочность не стоит преградой между нами. Суть в том, что ты, сколько ни тянулся своей добротой к той, что видел во мне, так и остался один на один со своей правдой. С ней я и хочу, чтобы ты жил. Вдали от меня. Тебе ведь не привыкать в конце концов, — здесь я мог бы и закончить и выйти из схватки победителем, но чёрт меня дёрнул, что я не смог вовремя заткнуться! — Сколько денег на перелёты и сколько дней из драгоценных отпусков ты потратил на визиты ко мне? Начни уже экономить своё время и уходящее здоровье. Хотя бы для своих учеников… Для Рей.
— А что на счёт неё? — не унимался утопающий, вспомнив о больной точке своего противника. — Об её успехах и неудачах ты тоже ничего не желаешь слышать?
Я почти ляпнул плохо выдуманную глупость, но слово о Рей всё ещё воздействовало на меня, подобно удару ниже пояса, и я смолчал.
— Вот оно, — протянул дядя, вглядываясь в моё угрюмое лицо. — Я, возможно, и смогу не приезжать и не видеть тебя, Кайло, — впервые Люк назвал меня по этому имени, тут же дезориентировав мысли. — Но сможешь ли ты жить в безвестности, как там твоя Рей?
Я унял в себе ребяческий порыв поспорить, что она не моя, да и вообще ничья.
— Считаешь, я сам захочу новой встречи с тобой? Из-за неё?
— А зачем, если не ради неё ты говоришь мне всё это?
Люк смотрел на меня своими обыкновенным всезнающим прищуром. Настоящий смысл его слов дошёл до меня не сразу.
— Она здесь не при чём, — бросил я.
— Как-то не больно уверено сказано, — усмехнулся Люк, отчего льда в моих глазах прибавилось. А вот правды — нет.
— Это только между мной и тобой, не приплетай сюда Рей. Я устал от тебя и прошу свалить и забыть обо мне по-хорошему! — принялся я рычать, видя, что рык мой для Люка подобен пробному рёву котёнка.
— Ты не сильно меняешься, Бен. Тебя по-прежнему легко вывести из себя.
— Можешь упоминать её имя сколько угодно раз в разговоре — тебе это погоду не сделает.