- Это мой маленький подарок за вчерашний вечер, - сказал Эгисиани просто. И, ничтоже сумняшися, добавил:
- Вы по-прежнему торопитесь?
- Да нет, обстоятельства изменились, - ответила не Марья Ивановна, а кто другой, доселе прятавшийся в ее подсознании. - Похоже, вы наколдовали, и почти все мои сегодняшние дела чудесным образом уладились в пятнадцать минут.
- И у вас найдутся часа полтора на неторопливую беседу со мной и обед с шампанским?
Кивнув, женщина отвела локоть в сторону, показывая, что ее можно взять под руку, и пошла по направлению к ресторану Эгисиани.
***
Малый зал Марье Ивановне понравился. Не низкий, не высокий, повсюду звериные шкуры - ухоженные и пушистые, низкие восточные столики, инкрустированные костью и цветным камнем, за которыми можно было сидеть, откинувшись на мягкие подушки - кожаные, атласные, бархатные, маленькие и большие, с бахромой и без нее.
Марья Ивановна выбрала столик, стоявший у стены с фальшивым витражным окном. На витраже была изображена сцена охоты на лисицу, а сам столик охранялся оскаленным белым медведем, точнее тем, что осталось от оскаленного большого белого медведя после его фатальной встречи с хладнокровным охотником, а затем и с искусным скорняком. Встав на безопасном расстоянии от его устрашающих зубов, Марья Ивановна взглянула в большое зеркало, вделанное в противоположную стену.
"В своем костюме я выгляжу здесь, как Маргарет Тэтчер выглядела бы в манильском борделе", - усмехнулась она, пристально себя рассматривая.
- В принципе вы могли бы переодеться, - прочитал ее мысли Эгисиани. Рядом с зеркалом в стену вделан шкаф. В нем хранятся одеяния на любой вкус.
- Одеяния на любой вкус? - удивилась женщина?
- Совершенно верно. Мои гости нередко переодеваются в платья, соответствующие обстановке...
- Идея Кристины?
- Да, ее, вы угадали. Я пойду, отдам кое-какие распоряжения, а вы покопайтесь в шкафу, может, и найдете что-нибудь по вкусу.
Оставшись наедине, Марья Ивановна прошлась по залу. Интересовало ее, естественно, оружие. Луки с колчанами, древние мушкеты, пищали и рогатины не задержали надолго внимания женщины, а вот нечто подобное обрезу с воротом и небольшим стальным луком заставило ее сердце замереть. А когда она увидела рядом набор коротких стрел, скорее снарядов, с внушавшими трепет массивными острейшими наконечниками, сострадание к Евгению Александровичу заставило ее сердце ощутимо сжаться.
"Бог мой, - подумала она, - неужели такая штука вонзилась в его попу!? Бедный Женечка!"
Сострадание недолго ее мучило - она обнаружила (пришлось испачкать мизинец), что стрелы немного, но опылены, а арбалет совершенно чист.
- Вы и в самом деле неплохой сыщик, - вывел ее из оцепенения голос неслышно подошедшего Эгисиани.
- Почему вы так думаете? - обернулась к нему Марья Ивановна. Секунды ей хватило, чтобы разгладить напрягшееся лицо мягкой улыбкой.
- Этот самострел принесла Кристина.
- Кристина!?
- Да.
- И где же она его взяла?
- Она сказала, что купила его в антикварном магазине специально для этого зала...
- Замечательный самострел... - проговорила Марья Ивановна, уже разглядывая широкую двустворчатую дверь красного дерева, занимавшую чуть ли не половину торцовой стены.
- Она ведет в часть ресторана, не имеющую прямого отношения к Кристине, - встал Эгисиани меж гостьей и дверью - К тому же там сейчас ведутся строительные работы.
- А к вам она имеет отношение?
- Конечно. После того, как ремонт будет закончен, а наше знакомство укрепится, мы непременно там повеселимся.
- А почему вы сказали "не имеющую прямого отношения к Кристине"? спросила Марья Ивановна, посматривая на таинственную дверь - ей казалось, что за нею кто-то есть.
- Гм... Видите ли, люди творческие распространяют вокруг себя... ну, как бы вам сказать...
- Волны творчества? Или созидания?
- Да... И эти волны рождают в казалось бы простых людях желание творить, и не только желание творить, но и еще что-то, дающее человеку возможность делать что-то необыкновенное...
- Вы хотите сказать, что под влиянием Кристины вы принялись созидать? То есть делать что-то необыкновенное?
- Ну, не созидать, а придумывать разные оригинальные вещи.
Марья Ивановна хотела уточнить понятие "оригинальные вещи", но Эгисиани упредил ее:
- Так вы станете переодеваться к обеду? Я боюсь, что вы опять убежите, не попробовав творений моей кухни.
- Надо сначала посмотреть, что там у вас есть.
- В чем же вопрос, пойдемте, посмотрим.
В мужском отделении гардероба висели набедренные шкуры и накидки (Марья Ивановна усмехнулась, представив хозяина ресторана в непритязательном одеянии троглодита), кожаные с бахромой костюмы американских трапперов, английские и немецкие охотничьи одежды с иголочки и даже шерстяной наряд бедуина.
- Наденьте вот это! - игриво ткнула женщина в последний. И осеклась: она предложила мужчине сделать первый ход и если он сделает его, то ей придется ответить.
Невозмутимо сняв с вешалки и перекинув через плечо бедуинское платье, Эгисиани распахнул створки дамского отделения. Марья Ивановна замерла, растерянно приоткрыв рот: в гардеробе висели преимущественно набедренные повязки из светлого каракуля и накидки из шкур ангорских коз.
Улыбнувшись ее реакции, Эгисиани со словами: - Видите ли, именно эти наряды пользуются повышенным спросом у подруг большинства моих друзей, отодвинул их в сторону.
С облегчением Марья Ивановна увидела висевшие в глубине шкафа прозрачные одежды, видимо, считавшиеся нарядами амазонок и, не удержавшись, принялась их один за другим рассматривать.
- Вы выбирайте, а я пойду, переоденусь, - сказал Эгисиани, поощрительно улыбаясь. - Я постучу, когда вернусь. И имейте в виду, эти одежды дважды не используются.
- А в той комнате за красными дверями кто-нибудь есть? Я переоденусь, а потом войдут рабочие с длинной лестницей... - сказала Марья Ивановна и тотчас зарумянилась.
Смирнов ей как-то говорил, что по Фрейду лестница - это символ полового акта. А длинная лестница - символ полового акта, достающего до печенок.
- Никто, кроме меня, сюда не войдет, - улыбнулся Эгисиани. - По поводу вашего высочайшего визита, все рабочие отправлены домой к своим женам, а ресторан закрыт на переучет.
Не дождавшись ответа (Марья Ивановна думала о всеведущем Фрейде), он поцеловал гостье руку и ушел, размашисто ступая.
***
Через пять минут Марья Ивановна стояла перед зеркалом, облаченная в длинную голубую накидку, такие же трусики и лифчик.
"Убьет Смирнов, когда расскажу, - подумала она, поворачиваясь то так, то эдак. - Ну, ничего, куда он от меня денется? Ведь любит же... Еще как любит..."
***
Первостепенная черта всякой женщины, - как-то говорил ей Смирнов, - это умение быть признательной. Они с лихвой вознаграждают за щедрость и внимание. И, конечно же, Марья Ивановна переоделась в легкомысленные и многообещающие одежды не только потому, что они привлекли ее своей необычностью. Просто блеск алмаза, вставленного этим человеком в заколку, продолжал играть в ее сердце. Продолжал играть, призывая к благодарности и поощрению в его лице всех истинных, то есть щедрых мужчин.
***
Эгисиани вошел весь в белом, открыто лишь спокойное лицо аскета, пригвожденное к черепу агатовыми глазами. Марья Ивановна возлежала на беломедвежьей шкуре. Головка ее покоилась на большой подушке, надежно прикрывавшей свирепые глаза и ужасные зубы лишенного плоти животного.
- Муж не заругает? - спросил Эгисиани, усевшись подле нее по-восточному.
- Поживем - увидим, - философски улыбнулась женщина и, не мешкая, взяла быка за рога:
- Вы знаете, Владимир, мне кажется, что вы знаете, как умерла Кристина. Насколько я поняла, последние месяцы перед смертью она вращалась в кругу ваших ближайших друзей, которые вряд ли занимались заготовками метел для московских дворников...