- Правду сказать или соврать?
- Соври.
- Ну, тогда хреново. Никак мы с ней не стыкуемся...
- Понимаю... - хмыкнул Паша. - Но чтобы там ни было, ты ее не обижай. Понятно говорю или по буквам объяснить?
Смирнов хотел съязвить: "Не волнуйся, тестюшка", - но сдержался - с прямолинейными гангстерами, как он знал из горького своего опыта, шутить опасно.
- А я не обижаю, - стараясь придать голосу спокойствие, сказал он. - А вот Маша частенько скалкой по кухонному столу постукивает, на меня пристально глядя...
- Безработный что ли? - угадал Паша Центнер.
- Да...
- Значит, на ее деньги живешь...
Смирнов не смог сдержаться.
- Практически, - ответил он в секунду наадреналинившись. - Однако все чаще и чаще подумываю идти торговать на рынке мороженой рыбой. Я думаю, у меня получится - три языка знаю, людей тоже, пошутить и раскрутить покупателя запросто смогу. Если дело пойдет, Машу подключу, будем на пару работать. Летом в белых халатах, зимой в черных валенках по колено. Помнишь телефильм, в котором известная модель делает ход конем? Ну, сначала становится рыбной торговкой, а потом выскакивает в дамки? То есть цепляет банкира, знатного, очень богатого и, вдобавок, красивого? Может, и я кого подцеплю, банкиров сейчас хоть пруд пруди...
- Не надо мойвы и банкиров-гомиков. Давай лучше ко мне, найду тебе местечко не пыльное, но денежное и сухое, то бишь без мокроты.
- Да нет, спасибо... Я сам как-нибудь.
- Да ты не бойся, найдем что-нибудь подходящее. По компьютерному делу или рекламе.
- Рекламе!? "Замочим и отмоем по лучшим российским стандартам. Похороны за счет исполнителя"?
- Мы не только этим занимаемся...
- Да нет, спасибо. Работа у вас больно опасная и ума определенного требует. Не потяну я... Если бы все ваши такими, как ты, были, может быть, и пошел бы, а так - нет.
- Это ты прав. У нас ля-ля-тополя не любят. И больно умных тоже. Ну, хорошо. Как говорится, наше дело предложить - ваше отказаться. Пока, дорогой. Если что - звони, помогу по старой памяти.
Положив трубку, Смирнов послонялся по квартире, затем уселся на свое кресло (напротив Марьи Ивановны) и, отчаявшись согнать с лица комкавшую его нехорошую улыбку, сказал:
- Беспокоится о тебе Паша. Сказал, что пасть мне порвет, если я хоть как-то тебя обижу... Ты меня понимаешь?
Марья Ивановна молчала. Она понимала, что ни одному мужчине не покажется сахаром супружеская жизнь с женщиной, которую нельзя, которую опасно обидеть. Которую безрассудно охарактеризовать метким словом, к которой опасно демонстративно повернуться спиной и так далее вплоть до невозможности влепить отрезвляющую пощечину или просто оттолкнуть от себя подальше.
- Понимаешь... Ты все понимаешь, - проговорил Евгений Александрович, глубже проваливаясь в кресло.
- Неужели ты думаешь, что я побегу к этому человеку на тебя жаловаться? - Марья Ивановна с середины дня выглядела озабоченной - в обед супруг в порыве экономности отказался от черной икры, только-только привезенной из Дагестана, и осетрины оттуда же.
- А бежать тебе и не надо, - продолжал бухтеть заведенный Смирнов. Он - зверь, он все нутром чувствует. Два часа назад я сказал тебе, что мы неоправданно много тратим на периодику и бытовую химию, ты надулась, и вот, через час он звонит и говорит мне отеческим голосом, что если ты хоть раз чихнешь на меня, то он на ленточки меня порежет!
- Не обманывай, он так не мог сказать!
- Какая разница, что он говорил и какие слова употреблял! Главное, я понял его кристально ясно.
Они замолчали. Пауза получилась тягучей и емкой, как свежевырытая могила.
- С таких вот ссор начинаются разводы, горе и одиночество... - через вечность раздался с самого ее дна придушенный голос Марьи Ивановны.
Потемневшие глаза женщины с тоской смотрели на Смирнова и в собственное будущее, маячившее за его спиной.
Евгений Александрович неожиданно испугался. "Жить без Маши? Как это!? Опять один? Опять всякие Юлии? Не-ет!"
- Ты считаешь, что нам надо срочно лечь в постель? - спросил он, наконец, вымученно улыбнувшись.
Марья Ивановна покивала. И расстегнула две верхние пуговки на халатике. Увидев ее грудь, Смирнов застыл. Затем попытался вспомнить, на какую тему он ссорился со своей женщиной, но не преуспел в этом.
...Через полчаса они, обнявшись, лежали в постели. Смирнова переполняли нежные чувства.
- Понимаешь, милый, ты должен примириться с отношением Паши ко мне, сказала Марья Ивановна, когда содержание любви в его глазах достигло максимума. - Понимаешь, я для него своего рода...
- Последний шанс или крайняя маза... - подобревший Смирнов уразумевал мысли подруги с полуслова. - Потому он и не убил тебя тогда... Вместе со мной.
- Да...
- Я это сразу понял... Ты - луч света в его темном царстве.
- Да... Ты просто не представляешь, в каком мире он живет... Может быть, кому-то этот мир кажется вполне терпимым, интересным или даже единственным, но Паша смотрит на него своими глазами... И видит в людях только убийц, бандитов, иуд и извращенцев... Или слизняков и бледных подзаборных поганок.
- А в их детях - будущих убийц и бандитов. Или будущих слизняков и бледных поганок.
- Да... - согласилась Марья Ивановна, помрачнев. Она вспомнила, в который раз вспомнила, как сразу же после ее освобождения Центнер сказал в телефонном разговоре, что если в первый год совместной жизни со Смирновым она родит или забеременеет, то он ничего с собой сделать не сможет и уничтожит его.
- А ты для него последний шанс из всего этого выбраться. - Количество любви в глазах Смирнова изрядно сократилось.
- Нет у него этого шанса, он прекрасно это знает. Я для него "квадратик неба синего и звездочка вдали". А он - пожизненно в своем мире заключенный. Когда мы еще жили, он понимал, что мы с ним, как ты выражаешься, в перпендикулярных мирах живем. Потому и не убил... Он хоть и зверь, но знает, что глупо убивать антилопу за то, что у нее глаза круглые...
- Все это хорошо... Но ведь без ссор мы жить не сможем. Жизнь без ссор - это тоска, это равнодушие, это мирное сосуществование двух систем, это колодец, обреченный на высыхание... Да и как жить? Мне его глаза повсюду чудятся... Ну, сейчас не чудятся, но через полчаса точно почудятся.
- Нам просто надо занятие найти себе... Не как у тебя было, статейки гениальные писать в никому не нужные научные журналы, а настоящее. Ты не представляешь, как здорово жить, когда денежки капают. Денежки, которые ты заработал своим трудом, своей организованностью, своим умом... Ты никогда этого не понимал...
- Не понимал, потому что всю жизнь просидел на зарплате. И сейчас не особенно понимаю, как можно зарабатывать своим трудом, своей организованностью, своим умом. Ты прекрасно знаешь, что такое организовать сейчас дело. Это надо идти к какому-нибудь "паше", просить у него денег, договариваться... И что из этого получится? Как только он тебя, красавицу, увидит, дельную красавицу, у него в мозгах и еще в одном месте сразу же начнутся перпендикулярные процессы... А без "паш" куда не пойди - везде три-четыре тысячи и ни сотней больше.
- Ну ладно, а что ты предлагаешь? Чего ты хочешь? - Марья Ивановна глядела на Смирнова, как на любимого, но сильно задержавшегося в развитии ребенка.
- Ты знаешь, я с завистью смотрю телефильмы о жизни пингвинов на Антарктиде, черных горилл на склонах Килиманджаро или горных козлов в Гималаях, - смущенно улыбнулся Евгений Александрович. - Я тоже хотел бы на чьи-то спонсорские деньги ездить с телекамерой по дальним континентам и снимать то, что с удовольствием смотрят те, которые не хотят или не могут разъезжать по свету...
- Это мы еще успеем. А сейчас нужно сделать так, чтобы денежки капали... Сделать, чтобы ты мог есть осетрину без всяких задних мыслей.
Смирнов, захваченный темой разговора, не ответил на укол.