Но что ж Поэт? Он тверд. Он силою прозреньяУже свой видит трон близ Бога самого.В нем, точно молнии, сверкают озаренья,Глумливый смех толпы скрывая от него.
«Благодарю, Господь! Ты нас обрек несчастьям,Но в них лекарство дал для очищенья нам,Чтоб сильных приобщил к небесным сладострастьямСтраданий временных божественный бальзам.
Я знаю, близ себя Ты поместишь Поэта,В святое воинство его Ты пригласил.Ты позовешь его на вечный праздник света,Как собеседника Властей, Начал и Сил.
Я знаю, кто страдал, тот полон благородства,И даже ада месть величью не страшна,Когда в его венце, в короне первородства,Потомство узнает миры и времена.
Возьми все лучшее, что создано Пальмирой,Весь жемчуг собери, который в море скрыт.Из глубины земной хоть все алмазы вырой, —Венец Поэта все сиянием затмит.
Затем что он возник из огненной стихииИз тех перволучей, чья сила так светла,Что, чудо Божие, пред ней глаза людскиеТемны, как тусклые от пыли зеркала».[3]
II. Альбатрос
Когда в морском пути тоска грызет матросов,Они, досужий час желая скоротать,Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,Которые суда так любят провожать.
И вот, когда царя любимого лазуриНа палубе кладут, он снежных два крыла,Умевших так легко парить навстречу бури,Застенчиво влачит, как два больших весла
Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,Тот веселит толпу, хромая, как и он.
Поэт, вот образ твой! Ты также без усильяЛетаешь в облаках, средь молний и громов,Но исполинские тебе мешают крыльяВнизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов.[4]
III. Полёт
Высоко над водой, высоко над лугами,Горами, тучами и волнами морей,Над горней сферой звезд и солнечных лучейМой дух, эфирных волн не скован берегами,
Как обмирающий на гребнях волн пловец,Мой дух возносится к мирам необозримым;Восторгом схваченный ничем не выразимым,Безбрежность бороздит он из конца в конец!
Покинь земной туман нечистый, ядовитый;Эфиром горних стран очищен и согрет,Как нектар огненный, впивай небесный свет,В пространствах без конца таинственно разлитый
Отягощенную туманом бытия,Страну уныния и скорби необъятнойПокинь, чтоб взмахом крыл умчаться безвозвратноВ поля блаженные, в небесные края!..
Блажен лишь тот, чья мысль, окрылена зарею,Свободной птицею стремится в небеса, —Кто внял цветов и трав немые голоса,Чей дух возносится высоко над землею![5]
IV. Соответствия
Природа – строгий храм, где строй живых колоннПорой чуть внятный звук украдкою уронит;Лесами символов бредет, в их чащах тонетСмущенный человек, их взглядом умилен.
Как эхо отзвуков в один аккорд неясный,Где все едино, свет и ночи темнота,Благоухания и звуки и цветаВ ней сочетаются в гармонии согласной.
Есть запах девственный; как луг, он чист и свят,Как тело детское, высокий звук гобоя;И есть торжественный, развратный аромат —
Слиянье ладана и амбры и бензоя:В нем бесконечное доступно вдруг для нас,В нем высших дум восторг и лучших чувств экстаз![6]
V. Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый...
Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый,Луч Феба золотил холодный мрамор статуй,Мужчины, женщины, проворны и легки,Ни лжи не ведали в те годы, ни тоски.Лаская наготу, горячий луч небесныйОблагораживал их механизм телесный,И в тягость не были земле ее сыны,Средь изобилия Кибелой взращены —Волчицей ласковой, равно, без разделенья,Из бронзовых сосцов поившей все творенья.Мужчина, крепок, смел и опытен во всем,Гордился женщиной и был ее царем,Любя в ней свежий плод без пятен и без гнили,Который жаждет сам, чтоб мы его вкусили.
А в наши дни, поэт, когда захочешь тыУзреть природное величье наготыТам, где является она без облаченья,Ты в ужасе глядишь, исполнясь отвращенья,На чудищ без одежд. О мерзости предел!О неприкрытое уродство голых тел!Те скрючены, а те раздуты или плоски.Горою животы, а груди словно доски.Как будто их детьми, расчетлив и жесток,Железом пеленал корыстный Пользы бог.А бледность этих жен, что вскормлены развратомИ высосаны им в стяжательстве проклятомА девы, что, впитав наследственный порокТоропят зрелости и размноженья срок!