— Погоди. Немецкая же волна в Бонне. С позапрошлого года. Почему ты меня в Кельн шлешь?
— Потому что сначала будут писать тебя на «Транс Тель», а потом русская группа вас всех снимет за обедом в ресторане на водокачке. Тоже в Кельне. Там в фильме задействованы Глецер и Федора, сослуживцы Плетнёва. Чтоб не тащить всех в Бонн. Был вариант еще в Берлине на «Дойче Велле ТВ». Но я сказала, что это даже не рассматриваем.
— М-м… Ну даже если так! Мирей! Как попаду я на радио, на кельнское телевидение, на «Транс Тель»? Где он, не помню. Еще найти эту студию. Как мне поспеть, если первый эфир в тринадцать? Это надо выезжать в восемь. А ты поставила до десяти встречу с гуверовцами. Я когда ездил на радио в Кельн в две тысячи втором, все утро просадил. Помню, поезд был в восемь тридцать. Три часа поезда. И потом еще пешком от вокзала. Кстати, а билеты? Билеты заказаны?
— А как же! Вот они. Положи в карман. Нет, не в свой, а в карман чемодана. Не три часа. Именно что дороги до Кельна всего час двадцать! Немцы в позапрошлом году пустили скоростной интерсити. Правда, красота уже не та. Вся поездка в туннеле. Та дорога, которую мы помним, осталась в прошлом. Она такая шла живописная, через Бонн и Кобленц. Виды на руины, на берега Рейна. Нас туда возили со школой на экскурсию. Панорамы, конечно, не будет. А во всем остальном не вижу сложностей.
— Ты, конечно, не видишь сложностей. Потому что, Мирей, легко тебе аппойнтменты пихать в таблицу. Сама бы вот ехала на ярмарку, бегала со стенда на стенд и трепала языком без умолку.
— А я бы с радостью. Я тут четвертый год вам бумажки с каталогами подготавливаю. Из Парижа документы шлю. Чемоданы Бэру укладываю. А на выставку вы с Бэром меня взять обещали, обещали, а когда возьмете?
— Напрасно думаешь, что там все медом обмазано. Поедешь — наплачешься. Ну расписаньице! Ты уж больше натолкать туда встреч не могла, а, Мирей? Ну вот это вот кто в десять тридцать в четверг, Корея. И зачем мне Корея? Еще и в такой день перегруженный. В четверг аукцион… А с корейцами только контракт Бузони. По мейлу уже обсосали все подробности.
— Они настаивают, Виктор. Потому что вот именно эти корейцы, как… а, издательство «Никсос». Они вообще в первый раз во Франкфурте. Цель — с партнерами познакомиться. У них в этом году релейшнз с нашим агентством апдейтируются. То есть они тебя фотографируют, летят к себе в Корею и вклеивают твой фейс в датабейз. Хотя я бы лично, чем твою ушастую физиономию в компьютере терпеть, лучше бы вообще уволилась из издательства.
Карандаш в закрученных Мирейкиных волосах подскакивает, но не от футбольной бомбардировки снаружи, не от свистков рефери, а в такт напряженной спине и дроби пальцев по клавишам. Вот: воплощенный здравый смысл, сообразительность, сноровистость. Опорная колонна парижского отделения литагентства «Омнибус». В прошлом его, Виктора, азарт и нежная страсть, а ныне — неподводящая коллега, соратница.
Непонятно, почему Бэру бы не повысить ее. Не дать ей регион. Что она возится с чемоданами? Хотя удерживать смышленую Мирей в должности секретаря, чтоб она организовывала командировки и выезды, — это, может, действительно полезней всего для компании…
Над ключицей у нее пульсирует синяя жилка, верхняя часть голой руки такая же тонкая, как и у Виктора в памяти. Цепочка незнакомая, висюлька тоже новая, и раньше не было на левом плече индийской хинной татуировочки. Рыжина веснушек, усыпаюших плечи у майки, под восхищенным мужским взглядом плавится в золото. Виктору так четко вспомнилось все остальное ниже плеч и даже значительно ниже плеч (первое чувственное воспоминание, об Антонии, выволокло за собой другое — Рождество две тысячи третьего года в Париже, когда Мирей, прицеливаясь кисточкой в лак, двинула локтем поднос и привезенное Виктором просекко выхлестнулось на расхристанную кровать), что на несколько секунд Виктор замер: а не перестать ли ему томиться по зловредной корреспондентке, которую он только что обозвал «стакановкой»? Не выбросить ли Наталию хоть на час из головы и не навалить ли, распялив длань, лапу на Мирейкино с алой буквой плечико?
Однако, вспомнив смоляную челку и расширенные, как у щенка, зрачки Наталии (логично, за вторым эротостимулом притопал третий!) и в особенности аккуратную приросшую мочку Наталииного ушка — тронуть губами это чудо предстояло Виктору или сегодня после захода солнца, или по крайности в одну из уже очень недалеких ярмарочных ночей, — Виктор последовал правилу: не бегать за отъехавшими поездами или, скажем красивее, экипажами. Дождешься, что по тебе же и продавят вмятину, и на тебе же выместят все отстраданные страдания, и тогда ты, будь уверен, увязнешь хуже, чем по первому заходу.