Официанты, вероятно, для здешней работы проходят предварительные экзамены на скороговорение. Объясняют поленту — хотя, казалось бы, что о поленте можно нового сказать?
— Чтобы полента была плотной и морщинистой, ее варят полтора часа. Постоянно мешают. Отбрасывают на ткань. Теперь послушайте дюжину исторических анекдотов. У нас здесь мантуанская кухня; значит, полента, как и должно быть, из кукурузной желтой муки с колбасками. Бывает еще гречишная. В Венеции полента подается с мелкими креветками, scie…
Эрудит-официант читает наизусть бурлескные стихи семнадцатого века о том, как паладин Орланд умер, облопавшись полентой.
— В Бергамо поленту подавали с цельными тушками снегирей, или зябликов, или щеглов…
— …гриппозных! — хором вскрикивают Вика и Наталия.
— Что вы! Дикая дичь запрещена. Это только так, в исторических книгах рецептов. Птички нынче доморощенные. Их разводят в Хорватии, Румынии. Теперь о региональных вариантах. В Биелле в поленту добавляют столько сыра, что золотой цвет вытесняется молочным. В Романье полента вся зеленая, туда подмешана уйма огородных трав. В Лоди спецблюдо — полентовые блинчики…
Приносят и осторожно скатывают шедевр на белую буковую доску с домотканого холщового плата. Священнодействие, анти-мандилион. Не Христос напечатлелся на ткань, а ткань на лик поленты.
Когда доходит до сладкого, приносят обляпанную скользкую миску с заварным кремом и ложками вычерпывают крем, вливая его посетителям в глубокие тарелки. На крем сыплют остро-соленую раскрошенную глазурь. Вот это сочетание вкусов! Вот это новаторство!
Наталия бормочет:
— Виктор, я, кажется, буду вести от газеты блог.
— Зачем тебе это рабство, с плебсом заигрыванье? — в ответ Виктор. — Ты же презираешь полузнайство.
— И амикошонство.
— Именно. Это скорее уж мы, прошедшие через молодежный протест, чистим себя от элитарности, и для нас интернет — покаяние.
— Нет, я не от комплексов. Просто мир идет вперед. Надо шагать с миром в ногу. Мне все любопытно. Люди, лица, новости. Перехожу с сайта на сайт, по цепи. Щелкаю сто раз и влипаю на полдня. Это почти несовместимо с работой.
— Ну и общений разных, не забудь, в блоге будет столько, что времени у тебя не останется вообще ни на что совсем.
— Да. Но учти, что в детстве у меня друзей вовсе не было. Я училась с домашними учителями в Монкальери. Как-то выросла все же. Выдержала молчание нон-стоп. Теперь попробую другую крайность. Попробую общение нон-стоп. Сменю стереотип. Почему колонка в газете — да, а колонка в блоге — нет? Люди читают больше интернет, чем газеты.
— Тогда забудь о своих далеко идущих планах.
— Далеко идущих, именно. Планировать я умею, а вот путного не делала давно.
— Ну, если уж ты не делала… На комплименты напрашиваешься? Не на критику же? Кстати, я хотел сказать… вот тебе и критика, пожалуйста. О чем ты забываешь регулярно?
— О чем?
— Ты забываешь о самой себе. Тебе работа важнее. И даже когда ты застряла в лифте, через решетку тебе впихнули мышь и резиновую клавиатуру…
— …вынесли на площадку монитор…
— Ну вот, самой смешно.
Наталия улыбается, но взгляд ее с некоторым раздражением уходит вверх и вправо.
— Нати, не сердись. Если ты мне позволишь… Что в тебе нет кокетства — это главное кокетство и есть. Неспособность или нежелание расслабиться?
— Виктор, неспособность, нежелание… Зачем все это обсуждать! Мне вообще неинтересно про себя говорить, а особенно про чувства. Идеи важнее чувств. А общее интереснее личного.
— Из тебя замечательная революционерка получилась бы.
— Вот уж не знаю. Революционность — действие. Действуют хорошо те, кто не боится ошибок. А я ошибок боюсь. Потому что сразу представляю, как кому-то моя ошибка может боком выйти.
— Тем более тебе не позавидуешь. А ухажерам твоим так и еще тем более.
— Ничего себе договорился! Моих ухажеров жалеть? Разве им плохо?
— Ну конечно плохо. Погляди на меня. Исстрадался весь.
— Нет спасения. Ухажерам плохо, мужу плохо. Перед всеми виновата я.
— Мужу-то чего было жаловаться. Блажен тот, иже…
— Муж, вот именно, не выдержал испытания тем, в чем ты сейчас меня виноватишь.
Бедного мужа коснулись. Надо все-таки выгородить его из напраслины. Виктор блеет какую-то чушь о ключе. Мирей Робье — секретарша, она приводила в порядок отчетность и нашарила помятый картонный складень с электронным заряжаемым ключом из гостиницы на имя Джанни Пископо, ну а итальянский она не знает практически… Как, ну как же, Нати, эта картонка у меня завалялась с Мантуи. Это ты сама, Нати, ты же сама в свое время в Мантуе собиралась ту книжечку с пластиковым вкладышем выкинуть в урну, а я, я ведь романтик, я романтически перехватил и с тех пор ношу в бумажнике. Просто на память. Ну а Мирей, не разобравшись, полезла… Написано «Пископо», пластиковый ключ…