Ладно. Для остального мытья-бритья во Франкфуртском Дворе все стоит. Наставлено в сияющей ванной.
Рубахи и водолазки. Шесть нормальных по числу рабочих смен. Три-четыре поизящнее для вечеров. Пиджаков четырех хватит. Штанов хватит трех. Башмаки там приходится менять постоянно. И с точки зрения приличий, и потому что измокают в немецкой воде. Значит, не менее трех пар. Плюс на мне. Во Франкфурт вообще пакуются самые большие чемоданы. Лопни, но держи фасон. Это как поездка звонаря на богомолье — денег нет, а служба обязывает… Ладно. Укладываем галстуки, носки и трусы. Ночью спать? Шанель номер пять. Нет, кроме шуток. Пижам Виктор Зиман не признает. Поносить их успеет, когда выйдет на пенсию.
Вместо пижам сгодится пара маек с эмблемами рок-групп. Привет Антонии! Ох, Тоша, где ты? И сколько лет прошло с той майки «Роллинг Стоун»? Двадцать пять! М-да.
Халаты в ванной висят во «Франкфуртере». Шлепанцы тоже предоставляются. Зарядка для сотового. Переходники для иностранных разъемов. Расческа, пластырь, запасные очки, капли для глаз, капли от насморка, таблетки от горла, головы, поноса и снотворные — все это живет постоянно в черной сумочке в недрах чемодана и принципиально никогда оттуда не вынимается, чтобы каждый раз не собирать.
В боковой карман чемодана ткнем зонт. На руку будет переброшен теплый плащ.
А теперь отшлифуем программу действий.
Необходимо изыскивать средства (и немалые, судя по интонациям Жажды Жадновой) на выкуп Симиного угодившего в Болгарию архива.
Расчищаем в понедельник время завтрака… хорошо было бы только знать, за счет каких других встреч? Расписания-то нет… Черт, ну черт! Дозвониться до Мирей. Нашла время ратоборствовать. Мы с ней давно не lovers. Я ей ничем не обязан. Это она сама обязана агентству! Пусть заново печатает расписание! У меня подох комп. Это форс-мажор. Ответь же на телефон, ревнивая чертовка, ответь!
Перепланировать понедельник. Первая встреча — та самая — она главная. С болгаркой. С этой, как ее, с Заразой Лиховой. Провести переговоры в понедельник. Выяснить состав архивного лота и болгарский аппетит.
Важно: ввести Бэра в ситуацию с бумагами Жалусского и Плетнёва, логично изложить историю, продумать разговор. Беру книгу деда, папку с бумагами деда, блокнот записей за Лерой. Достаточно, чтобы составить план-конспект. Хотя на чем я буду конспект писать, если лэптоп сыграл в ящик?
На Бэровом? Глупости.
А почему. Может, и не глупости. Минуту. Расписание-то, поди, есть и в Бэровом? Мирей же не могла не послать ему ростер. Значит, если я не дозвонюсь до рыжей ведьмы, откроюсь Бэру и попрошу, чтоб он молнировал расписание факсом на «Франкфуртер». Хотя он, конечно, изрядно окажется удивлен.
Когда же Бэру звонить? А если б знать, где Бэр в точности обретается. Который час у него. И где он проведет оставшиеся три дня? В Гонконге, говорила Мирей?
Где, где… В безопасности! Бэра никакая холера не берет. В эту легенду посвящены уже многие. Не зря его зовут «Вечный жид». Бэр будто ищет риск. А его самого риски, напротив, обходят по касательной. Бэр летел одиннадцатого сентября в самолете в Нью-Йорк. Бэр покинул в Греции автобус, возвратившись за телефоном, забытым в гостинице, и поехал на такси в аэропорт, а автобус со всей остальной делегацией грянулся в пропасть на повороте. Бэр сам, с сумасшедшей частотой вращая карандаш, нередко и даже грустно повторял, что по неуязвимости своей — Вечный жид. Кара за один давний грех. Не снищет ни отдыха, ни пристанища.
Виктор не знает, что за грех.
Глянуть по интернету, когда Бэров рейс.
— А интернета у тебя, мой сахарный, нет и не предвидится, — прошипел Виктор с ненавистью зеркальному ушастику, наяривая волосатой щеткой зубы так, будто хотел их до тонины истереть.
Интересно, а у неуязвимого Бэра тоже мог бы разбиться компьютер, как у заурядного лузера? Нет. У Вечного жида и неприятностей не бывает, и компьютеры мячами не разбиваются.
Бриться не надо: брит в предвосхищении вечернего праздничка. Зря. Как назывался фильм Трюффо про стюардессу — «Нежная кожа»? Почему, интересно, Дорлеак не выкаблучивалась? И Десайе после двух-трех взглядов в лифте был вознагражден, и вся нежная кожа, сколько ее там было, распростерлась перед ним безоглядно? Для Десайе специально задерживали самолет! А все потому что крупный критик, литературовед.
А Викуше почему одни щелчки да зуботычины? Потому что не литературовед? Ульриху не потрафил, не кончил университет?
— При чем здесь это, Вика! — сказало коридорное в фигурном обрамлении зеркало. — Просто такому типу, уже с морщинками, с проседью и на висках и впереди, девицы на шею не дюже вешаются!