– Мальчик, что ты здесь делаешь? Я тебя не заметил, – спросил мужчина.
Нужно было дать ответ, но из-за страха ничего убедительного не приходило в голову.
– Почему ты молчишь?
– Я вчера потерял тут своего солдатика и теперь ищу, – неуверенно произнес Василь.
– Давно ты здесь? Я не слышал, как ты подошел? Хочешь, я тебе помогу?
– Нет, нет! Не нужно. Я тут уже давно, я, наверно, потерял его в другом месте.
Человек встал со скамейки, собираясь присоединиться к поискам.
– Все-таки, если мы вдвоем посмотрим, непременно найдем твоего солдатика.
– Спасибо вам, но мне действительно нужно бежать, меня ждет брат, я и так сильно задержался.
– Если хочешь, я сам поищу, а ты приходи завтра сюда, и я отдам его тебе.
– Я не хочу вас утруждать. Мне он не очень нужен.
– Как знаешь, мальчик. Тогда прощай, беги к брату, – сказал, улыбнувшись, мужчина.
Василь мчался прочь, сквозь слезы пытаясь разглядеть Ардома среди гуляющих людей. Он думал о том, что совершил, и не мог понять, что именно так его взволновало. Ведь его не поймали, он скрылся вместе с кошельком. Скорее всего, они больше никогда не увидят друг друга. А если это все же случится, то его не в чем будет обвинить. «Все кончилось, он возвращается домой и больше не будет вспоминать об этом незначительном событии», – убеждал себя Василь. Но мысль о том, что в этот момент, возможно, мужчина обнаружил потерю бумажника и связал это с ним, приводила его в ужас. Как бы ему хотелось, чтобы они не встречались и не разговаривали. Но это случилось, и теперь он бежал, боясь остановиться, чувствуя, как что-то поедает его изнутри. Он представил, что выскакивает из своего грязного тела и становится кем-то другим. Оставаться собой ему казалось невыносимым. Мальчик увидел брата, одиноко сидевшего на скамейке, и поспешил к нему. Достав бумажник, он кинул его в Ардома.
– Мне больше не нужен велосипед, – сказал Василь и умчался прочь.
Василь
– Опять ты спишь! Ты думаешь, что еда сама придет и прыгнет в твой желудок? Если так будет продолжаться и дальше, очень скоро ты умрешь от голода. Ты, наверно, еще не догадываешься, как это неприятно. Я повторяю тебе еще раз: меня ты не разжалобишь. Я буду до конца настаивать на своем решении. Ты должен, наконец, взяться за ум, и я добьюсь этого. Пусть мне приходится видеть твои страдания, но иного пути я не вижу. Я хочу, чтобы ты понял, что помочь себе можешь только ты сам. Никто, слышишь, никто не придет тебя выручать! Ты должен забыть о своей чувствительности, чтобы наполнить желудок. В доме нет ни одной крошки хлеба, мать и сестры не будут с тобой разговаривать. Если не встанешь с постели, ты погибнешь, Василь. Я не собирался прибегать к подобным методам, но ты меня вынудил. Что прикажешь мне делать, ты не хочешь работать, не прислушиваешься к моим словам. Я предупреждал, что в этом случае я стану жестким. Но ты, кажется, думаешь, что я шучу. Прошло уже два дня с того момента, как ты последний раз ел, но ты до сих пор так и не сделал нужных выводов. Вновь повторяю: вставай и иди работать. Ты знаешь достаточно, чтобы украсть деньги и вернуться домой сытым. Если тебе нужно, чтобы я продолжал тебя учить, надо всего лишь попросить об этом. Ты отказываешься работать с нами, значит, считаешь, что способен делать это самостоятельно. Только так я могу понять твое поведение, – говорил Ардом, сидя рядом с ослабшим от голода мальчиком.
– Оставь меня в покое.
– Хорошо. Я уйду, но это ничего не изменит. Я добьюсь того, что ты научишься обеспечивать себя всем необходимым. Или ты умрешь на моих глазах. Пусть так, но я буду знать, что сделал все, что мог, – с этими словами старший брат вышел, захлопнув за собой дверь.
Василь отвернулся, его только что вырвали из блаженного сновидения и заставили вновь столкнуться с непростой реальностью. Перед ним опять предстали мучительные вопросы, которые не могли разрешиться в его голове. В первую очередь его волновало, где достать пищу. Ардом вынес всю еду из дома, отобрал его деньги и запретил матери кормить мальчика. По мнению брата, это должно стать для ребенка движущей силой, которая вынудит его заняться делом. Но, к сожалению, Василь и думать не хотел о том, чтобы пойти и украсть что-нибудь. Он никак не связывал в своих мыслях эти два понятия – голод и воровство. Даже если он захотел бы, ему едва хватит сил сделать несколько шагов по комнате. А о том, чтобы идти куда-то, совершать сложные действия, не могло быть и речи.