– Мне подарила его добрая женщина из деревни.
– Ты ходила в деревню? Это же далеко! Для чего? Почему ты не предупредила? – закудахтала Зора, подавившись табаком. Она проморгала вылазку девчонки, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.
– Я не знала, что нужно предупреждать. Разве я не свободна?
Цыганка недовольно скривилась, понимая, что дальше продолжать этот разговор нет смысла.
– Еще я принесла крынку с молоком козьим. Я отдала ее Руже, чтобы она могла напоить заболевшую дочку. Жаль будет, если это маленькое чудо умрет! – произнесла Гожы, печально вздохнув, но тут же расплылась в улыбке. Безусловно, она сочувствовала семейству, в котором страдал от тяжелой болезни ребенок (даже всемогущей Зоре не под силу было помочь), но юной цыганке было приятно, что и она сделала что-то полезное для табора. Старая цыганка не сводила взгляда с невесты, а та в свою очередь делала вид, что не замечает недоверия. Чтобы отвлечь прорицательницу от мрачных мыслей и подозрений, Гожы по девчачьи радостно всплеснула руками, словно ей было не восемнадцать, а лет десять, вскочила на лавку и замельтешила обновкой перед носом старой провидицы. Прикинув красный тканевый обрез, она звонким голосом похвасталась, что к свадьбе у нее будет очень красивый наряд.
– Ты шьешь юбку к свадьбе с Тагаром? – удивилась старая цыганка, помня, как юная невеста первоначально реагировала на эту весть.
– А с кем же еще? Больше ко мне никто не сватался! – Гожы рассмеялась от души, при этом чуть не свалилась с лавки. Успокоившись, она вдруг стала серьезной и таинственно уточнила у своей надзирательницы:
– Ты знаешь кто такая Кармен?
Зора задумалась, перебирая в голове цыганок, знакомых ей с самого рождения. Подобное имя никто не носил, но где-то она его слышала.
– Это цыганка? – уточнила старуха. – Из какого табора?
– Она жила в книге! – смешливо произнесла Гожы, зная, что мудрая старая всезнайка терпеть не могла разговоры о бумажных изданиях, потому что была неграмотна.
– Тьфу на тебя! Хватит мне морочить голову! Скоро мужчины вернутся из леса, надо готовить им еду. Брось свой свадебный наряд, потом дошьешь, – скомандовала Зора, после чего добавила: – И больше в деревню не ходи. Твое место здесь, Гожы! Брось витать в облаках и смирись со своей судьбой!
Старая цыганка зашлась кашлем и долго не могла остановиться, Гожы задумчиво смотрела на нее, но мыслями она была в гостях у старой крестьянки, которая поведала историю о строптивой и коварной красавице цыганке по имени Кармен, любившей свободу больше жизни. Она погибла из-за того, что дала отпор нелюбимому мужу, и была похоронена в лесу.
Гожы выбралась в деревню украдкой. Она никогда не была в отдалении от цыганского поселения, и это был первый опыт путешествия. В деревне цыганку встретили насторожено, кто-то гнал прочь, обругивая и называя воровкой, что ее искренне удивило. В их таборе не принято было красть. Дети и женщины просили милостыню или гадали за небольшую плату. Также они торговали тем, что делали собственными руками, но воровство было вето. Отец Гожы планировал остаться в этих местах навсегда, поэтому дорожил своей репутацией.
– Не обращай внимания! – произнесла пожилая женщина с добрыми глазами. Она стояла у покосившихся ворот, держась за спину, на ее лице отобразилось страдание от болезненного приступа. – У нас вор объявился в деревне: то кур утащит, то самогонку из погреба – по мелочи. Пустили слух, что виноваты цыгане. Мол, не было вас – не крали, а как появились – началось нечистое.
– У нас еда есть – лес рядом, нам незачем воровать. Да и грех это, – пожав плечами, произнесла Гожы. Ее народ был верующим и почитал законы Божьи. Во время цыганских судов тот, кто защищался от нападок, мог поклясться на иконе в чистоте своих деяний и ему безоговорочно верили. Никому и в голову бы не пришло лгать над святыней.
– Так вот и я говорю: что кто-то свой повадился, да путает следы! – произнесла женщина. Она снова сморщилась, схватившись за спину, и громко застонала. Девушка знала, как справиться с ее болью и предложила помощь. Старая женщина, уставшая мучиться, доверительно пригласила ее в избу, но не смогла двинуться с места, ухватившись за ворота. Гожы поспешила предложить ей опереться на крепкую молодую руку.
Внутри бревенчатого дома было тесно. Снаружи он казался огромным, а по сути места в нем было не намного больше, чем в лачугах-землянках цыган. Основную часть занимала кирпичная печка, находящаяся справа от входа. Она была белая и казалась огромным облаком, выплывающим из бревенчатой стены. Два маленьких окошка, прикрытые расшитыми занавесками, напоминали глаза. Юная цыганка на мгновение представила, что дом живой и сейчас удивленно заморгает, глядя на непрошенную гостью. В углу светилась маленькая лампадка, освещающая православную икону, у стены стоял стол, доходя почти до середины скромного крестьянского жилища и огромная лавка. Посреди комнаты была расстелена половица, по которой, как по тропинке, Гожы бережно вела скрюченную женщину, постанывающую от боли.