Лицедейство для меня наука сложная. Марк ещё и ладонь мою хватает, приводя в ступор: чтобы МЕНЯ кто-то за ладонь! Ещё и первый?!
Ловким движением перехватываю инициативу и переворачиваю уже его ладонь, с удовольствием читая на его лице растерянность. Так и застыли губы трубочкой!
Так вот оно что!
Руку поцеловать хотел, хитрец!
— Вот те номер! — вырывается на выдохе. Таких ладошек я ещё не встречала.
— Валя говорила, что вы мне погадаете, — выкает мне этот.
— А я, что, по-твоему, делаю? — отмахиваюсь, от мешающих читать линии вопросов.
Вот засада у мужика…
— Судьбинушка моя, знаю, что тебе это не понравится, но погоди немного за нашим столиком. Так надо, — отправляю Степана подальше.
Не нужно ему этого слышать…
Я цыганка импульсивная, но не настолько, да и домовёнок у меня сегодня уже нашалился.
— Уверена? — Степан напряжённо смотрит на Марка, и он чертовски прав. У этих двоих судьба такая: никогда не стоять рядом, а всегда по разные стороны быть.
— Иначе бы не попросила, — улыбаюсь Степану так, чтобы его успокоить.
— Жду, — коротко бросает он, бросив на Марка предупреждающий взгляд, правда, с какой-то ехидцей. Так смотрят, когда пытаются сказать: «А вот сейчас и тебе перепадёт раздача».
Стоило Судьбинушке отойти, и я почувствовала себя свободнее.
Выдохнула.
Немного сощурила глаза и подалась чуть вперёд, а этот, будь он неладен, снова за своё! Впился взглядом туда, закуда по наглой харе получают!
Не пойму этого мужика: сам себя до мучения доводит.
Мужиков вообще понять сложно, а этого особенно.
А-нет, дошло!
Теперь, наконец, смотрит прямо в лицо, но снова, будто гладит взглядом мои черты. Меня оказывается и касаться не надо, чтобы я это почувствовала.
Впервые чувствую прикосновения, которых на самом деле нет.
А это интересно! Может, дар какой проснулся? Мать говорит, у моей бабки их много было!
Странный мужик, этот Марк, ох, странный. Будто знает, чего хотят другие, а главное, что хочет сам. Без вариантов.
— Не получишь, — злюсь и вижу, как он бледнеет от моего взгляда. Ему однозначно становится неуютно, будто, даже больно.
— Что? — выдавливает из себя простывшим хрипом.
— Ничего не получишь, — отпускаю его руку довольно резко и откидываюсь на спинку стула, ещё раз окидывая Марка внимательным взглядом.
Неуютно ему, но другим он уют никогда не стремится создать. Так почему я должна думать о его комфорте? Опускаю взгляд ниже, смотрю на линию стола, а он неожиданно смущается и вдруг ёрзает, прикрывшись рукой.
Не могу сдержать улыбки. Выглядит довольно растерянно, но в то же время его не жалко, потому что он ненастоящий, насквозь фальшивый, и жизнь у него сплошная фальшь! Он даже сам себя не знает, лишь только свои цели. Для него люди на его пути, как кочки под ногами, по которым он идёт, чтобы не провалиться, добраться туда, где повыше.
— Ты это нагадала? — по взгляду вижу хочет убедить себя, что я шарлатанка.
Впрочем, так многие делают.
Только никому меня не дано понять. Я не вангую, а лишь читаю людей. Не столько много я вижу по ладони, сколько мне говорят реакции самого человека, его жесты, мимика и глаза. Если не брать в расчёт мои довольно редкие сны, с которыми ещё и разобраться нужно: вещий или желаемый, то я просто тонко чувствую людей. Мама говорит, с этим рождаются почти все, но мало кто к себе прислушивается, давая волю сомнениям. Она с детства не позволяла мне закрываться, твердила, без оглядки на других быть собой. Оказалось, быть собой нелегко, порой невыносимо, но меня всегда выручает мой шкодливый домовёнок, не давая впадать в губительно опасное уныние. И вот когда я вижу перед собой вот такого, человека, который давно забыл то, кто он на самом деле, которому только и осталось, что подчиняться трём основным инстинктам, меня корёжит.
Смотрит. Ждёт ответа. Я слишком долго сижу молча. Хочется всё высказать ему, но он не поймёт, у него иное мышление.
— Пока что, я тебе только предсказала, — остужаю его взгляд.
Достаю карты, которые, когда переодевалась в новьё, перепрятала под пояс юбки и сейчас незаметно достала.
— Сдвигай, — надо же! Смотрит с восхищением и даже не скрывает. Хоть в чём-то он искренен. В глубине души даже удовольствие заворочалось. На то, как я гадаю, мало кто с таким восхищением смотрит. Да почти никто! Любопытство — да, немерено, но не восхищение.
Ну и расклад вышел… Жуть…
— Ну что там?
— Ничего из того, чему ты можешь порадоваться, — не знаю, следует ли о таком говорить? Мама учила, что часто лучше промолчать во благо, но этому мужику я блага не желаю. Ведь знаю, что это именно он плохо с Судьбинушкой моим поступил. — Действительно, готов услышать? — прищуриваюсь в попытке более внимательно его прочитать. Ещё не встречала настолько сложных экземпляров.
— Модиночка, за меня не переживай, — ласковый голос с искренними нотками лишь раздражает. Не до любезностей мне с обидчиком моего Судьбинушки.
— Оно мне надо?! — вспыхиваю. — Мне есть за кого переживать! Ты в число этих людей не входишь. Готов?
— Говори уже, — вижу, слова мои его задели. Хотя и не должны были. Странно… Судя по раскладу, он тот ещё бесчувственный тип.
— Я раскинула на ближайший год. Дальше тебе знать не стоит, — смерила Марка взглядом и убедившись, что внимает, продолжила. — В этом году к тебе придёт любовь, но обернётся болью за грехи твои. Будут деньги, но счастья в них ты не найдёшь, намаешься. Королевы выпадают, да всё не твоя масть.
— Даже так? А ты…
— А эта карта, — перебиваю, добравшись до главного, — знак одиночества и тоски. — Собирается открыть рот, но я сую ему под нос следующую неприятную новость. — А вот, дорога в казённый дом. Но не тебе, — родственнику твоему близкому.
Вижу, как его корёжит при этих словах. В яблочко я угодила, видать. Да и вчера, Валькины друзья в выводах насчёт его мамаши не ошиблись.
Прищуриваюсь…
Вижу, пытается освободиться от гнёта моих слов, но он на него давит. Решаю всё же подсказать.
— Только выбор в переломный момент именно перед тобой стоит. Как решишь, так и жизнь твоя, и не только твоя, пойдёт.
Неожиданно для себя подскакиваю. Хочется плакать… Нет, реветь навзрыд!
Опять мой домовёнок чудит.
Не пойму, к чему бы это? Пытаюсь спрятать глаза с подступившими слезами.
— Может, тогда посидим? Погадаешь ещё? Посоветуешь что-нибудь? — останавливает меня за руку Марк, пытаясь задержать хоть ещё на мгновенье. Похоже, даже забыл, что я здесь не одна. Меня Судьбинушка ждёт. А, я… как я теперь ему с такими глазами покажусь?
«Я ж некрасивая стала!» — от обиды хочется реветь уже по поводу.
И всё из-за вот этого вот… готового раздеть меня взглядом, говнюка с кривой судьбой…
Лавиной накатывает злоба.
— Пожалуйста, — добавляет мягко, в диссонанс моим чувствам.
— А толку?! Вне зависимости от того, что я тебе посоветую, ты всё равно ничего не будешь делать. Не поменяешься, — стараюсь держаться, как гордая цыганка, но всё же последние слова цежу сквозь зубы, стиснув руки в кулаки.
Однако, злость отлично просушивает непрошеные слёзы.
— Держи, — видя мою реакцию, неуверенно протягивает мне деньги и бумажную салфетку, а я впервые не радуюсь столь крупной купюре, не хочу брать. Чувствую, — нельзя. Марк смотрит как-то так… будто всё понимает и даже сочувствует. Даже от похоти во взгляде ни следа не осталось. Странный тип… Как есть, странный… Будто вся его фальшь, смешавшись необъяснимым образом, сейчас, преобразилась в нечто настоящее.
— Денег мне твоих не нужно. В них слёзы моего суженого. А за душу, я бы на твоём месте ещё поборолась, — его счастье, что я цыганка импульсивная, но отходчивая. — Раз уж тебе так совет мой нужен, внимай. Завтра всё начнётся и завтра же может и закончиться. Решать тебе.
Резко выдёргиваю своё запястье из его хватки, ожидая сопротивления, но он держит несильно и при моей попытке высвободиться, совсем ослабляет хватку, а на его лице читается непередаваемая смесь эмоций. Кажется, этот человек сам сейчас не понимает, что чувствует.