«Зависит от того, кто спрашивает», — передразнивает меня.
— Надеюсь, вне зависимости от того, кто будет спрашивать, в моей голове будет тишина.
«Наивная девчонка!», — хмыкает он.
— А с чего это ты сегодня такой борзой?
«Так Рождество же!»
— Хочешь сказать, что ты, как вся нечисть, на свободу вырвался?
«Какая я тебе нечисть? — обиженный голос. — Я твой домовой. Защитник».
— Нормальные домовые в домах живут и в голову не залезают!
«Ну, какая хозяйка в доме, такой и домовой!» — ощущаю, будто пожимает плечами.
— Подожди! Этого же разговора не было?!
«Чего не было? Где не было?!» — волнуется.
— Нигде, а когда! На Рождество.
«Глаза раскрой! Ты лежишь в своей кровати и сейчас она самая рождественская ночь и есть!»
Раскрываю глаза. И вправду лежу.
— Опять дежавю? Замучилась уже. Полжизни будто на повторе.
Глубоко выдыхаю.
— Так… сейчас я всё по порядку вспомню:
Дождалась, когда родители лягут спать и на кухне гадать устроилась.
Ночь перед Рождеством — самое время для гадания, и я была непривычно взволнована. В этом году впервые одна, без Вальки, ворожу. Хотя… она не такой уж и любитель была. Она там, без меня, навряд ли ворожить будет.
Ещё днём я сложила на подоконник всё, что может понадобиться: восковые свечи, два зеркала, блюдце, цыганская игла с вдетой в неё самоделашной нитью из шерсти чёрного барана и так, ещё, по мелочи. Всё это прикрыла салфеткой, чтобы отец не подтрунивал. Любит он это дело и не понимает всю серьёзность гадания, хоть и прожил полжизни бок о бок с двумя цыганками!
Вот только его храп послышался, я сразу оживилась и принялась за дело.
Первым делом выскользнула на улицу, к дровнице. Специально без фонаря. Нащупала полено помоложе да покруглее и потянула.
И ничего я не жульничаю! В гадании сказано: не смотреть какое берёшь! Так я и не смотрю! Нащупала да дёрнула. А то, что кругленькое, да не облупленное, так ведь и в жизни за мной выбор будет! Всё ничего, вот только дровница покачнулась и ближний ряд, откуда потянула полено, на меня полетел!
Я только и успела отскочить, чтобы не по ногам прилетело.
На звук отреагировала соседская собака, Матюша, залившись в истошном лае. Соседи, конечно, другого места под будку найти не смогли, присобачив её к забору, за которой наша дровница стоит. Каждый раз идёшь к собственным дровам и думаешь, а не подрыла ли она опять к нам лаз? Матюша мелкая псина, но невероятно активная.
Лает так, что у соседей аж свет загорелся. Утром выскажут за то, что мне по ночам не спится.
Соседская дверь открывается, и поддатый сосед спрашивает кого нелёгкая принесла, а потом следит за поведением пса и орёт.
— Модинка, ты, что ли, опять по ночам шляешься? Ворожишь что ль?
— Я, — признаюсь, перекрикивая Матюшку.
— Кончай уже. Ворожи не ворожи, дураков по твою душу не сыщется.
— А коли сыщется? Да такой, что вам всем завидно станет?
— А коли сыщется хоть калека какой, я вот этими руками лично вам лодку сколочу! Лучше, чем директору сделал!
— Смотри, не забудь на свежую голову, — намекаю на то, что он наутро и не вспомнит, он что-то так бурчит, но я уже убежала. Выскочила-то налегке, и коленки от холода уже друг об дружку звенели.
Забежала, напустив с собой холода в избу. Положила полено на стол, а сама руки к печке приложила. Печь уж еле тёплая. Дров бы подкинуть, а я только одно полено принесла. Да и нехорошо, жениха-то своего не рассмотрев, да в топку сразу кидать. Я его лучше куда получше определю!
Подхожу к столу беру в руки и рассматриваю полено. Легонько провожу подушечками пальцев, по гладкой, отпотевшей с холода коре. Как я и хотела, она ровная и гладкая. Только вот не ценная берёза, а осина и к такому количеству сучков я ещё не готова. Не, ладно бы три или четыре… а тут семь!
Откладываю полено за печь и иду к подоконнику за зеркалами.
Я ж на Святки и в прошлые года тоже с зеркалом гадала, в надежде на жениха взглянуть. В том году прямо появился, да далеко он был в том зеркальном коридоре, а пламя свечи, как назло, только грудь освещала, а на лицо будто тень падала.
В этом году произошло что-то невероятное! По крайней мере, о таком я и не слышала. Жених будто из тени вышел, раздвоился и пошёл на меня. Приближается. Даже руки перед собой тянет. Я вот-вот должна была разглядеть его лицо, да только не могла определиться, куда всмотреться: вправо или влево, а тут Сонька моя, как прыгнет, как зашипит на зеркало! А жених, пройдя несколько шагов вперёд, так и не подойдя ближе, раз и в зеркало вошёл! Одно его отражение в правую сторону, а другое в левое! Прямо где-то посередине.
— Сонька, ты чего на людей кидаешься? — сгоняю кошку со стола.
Странно… так ведь шёл он ко мне по расширяющемуся коридору, и даже я понимаю, что по логике, в итоге он должен был соединиться в единое целое, но никак не свернуть с прямой дорожки, да в разные стороны!
Вот и гадай теперь, что это за знак такой был.
Подумала, что объяснения в воске найду. Воск мне не раз завесу тайны верно открывал. Правда, раньше у меня вопросы житейские, бытовые были, а теперь иного характера.
Взяла восковую свечу, что у зеркала стояла, и белое блюдце с водой, из талого снега.
Сначала решила отмести самую страшную мысль. А то странно… Шёл, шёл и не дошёл, а раздвоился.
— Он живой?
«Отошедшие в лучший мир не женятся. Им и без этого там хорошо», — не упускает случая отозваться Домовёнок, до этого момента по нашей договорённости не вмешивающийся в гадания.
Тем временем я продолжаю лить воск от горящей свечи в блюдце с водой, проговаривая свой вопрос.
Даже всматриваться не пришлось. Я отчётливо вижу сердце. Именно сердце. Объёмное такое, человеческое, а не сердечко, которое девчата в тетрадках на полях рисуют.
От последней упавшей на него капли воска, показалось, что оно дрогнуло, и будто забилось, покачиваясь на волнах. А волны-то пошли из-за того, что от неожиданности, я ножку стола пнула.
У меня от такой картины, аж собственное сердце в пятки ушло и тут же ощутимо забилось… Хорошо, что уже в груди.
Нет, я далеко не из слабонервных… Домовёнок и слабые нервы понятия несовместимые, но такое…
— Ты это видел?! — это один из немногих случаев, когда я обратилась к нему первой.
«Видел что?!» — этот засранец явно забавляется, прекрасно всё понимая. — «Если забыла, то напоминаю, что у нас одни глаза на двоих, — а не у каждого по одному собственному. Хоть я бы и не отказался заиметь хотя бы один в безвозмездное личное пользование», — ворчит.
— Забудь.
«Забыл», — огрызается.
У меня даже мысленный образ домовёнка возникает: как некто, насупившись демонстративно отворачивается, непринуждённо пожимая плечами.
Будто ему и вовсе нет до меня дела.
Ага. Как же…
— А лучше вообще про меня не вспоминай. Всё равно от тебя толку никакого, — бурчу.
В ответ тишина и на том спасибо. Могу спокойно продолжать судьбу свою выведывать. Точнее, не судьбу, а Судьбинушку. Судьбу-то, оно, никому знать не пожелаю. С этим знанием и умом тронуться недолго. Потому-то ни одна цыганка всей правды о человеке не скажет. Ему ж во благо.
Хорошо, будем считать ответ духов о женихе удовлетворительным. Не в смысле на троечку, а что жених живой! Только радоваться пока рано.
Тут как не толкуй, тревожно выходит.
Следом, решила характер суженого выяснить, да только вместо ответа на вопрос, мне на блюдечке с золотой каёмочкой фигура неприличная образовалась. Та самая, которую как раз рисуют, но не девочки на полях в тетрадках, а мальчики на заборах!
Я аж охнула! И как насмешка свыше, или, вероятнее всего, уж сниже, — фигурка-то объёмная такая вышла. Прямо реалистичная. Правда мелковатая, но вполне есть чего рассмотреть.
«Духи сегодня или в отрыв пошли или на что-то намекают», — хохотнул домовёнок.
Рванула со срамным блюдечком к помойному ведру, да мысль, что это может суженому пригодиться, остановила. Мало ли как духи мой жест расценят! Вдруг это как с куклами вуду сработает? А детей я, в перспективе, хочу.