— Так и не отпустило тебя, — вздыхаю. — Ни одна здравомыслящая девушка не приносит удачу, так как я. Попробуй откажись от меня и увидишь к чему это приведёт, — от обиды резко отпускаю его и ухожу на кухню. На глаза наворачиваются слёзы, но я держусь. Не я виновата, не мне слёзы лить!
Чувствовала, что этот этап мы ещё не до конца пережили, но, он что? Мне до конца жизни теперь припоминать наше знакомство будет?!
— Эй, ты чего? Обиделась, что ли? — догоняет, прижимая спиной к себе. — Вечно вы, женщины, сами придумаете и сами же обижайтесь. Это я здесь пострадавшая сторона!
Разворачиваюсь к нему, а этот… показательно трёт плечо.
— Скрутила, блин, как омоновец преступника, — дует губу.
— А ты и есть преступник! — вырывается у меня с обидой.
— А ты? Нет? Незаконное вторжение на частную территорию, вымогание денег, насильственное удержание и даже брак! Ещё и физическое насилие сюда можно добавить.
— Всё приплёл? — скрещиваю руки на груди, решив окончательно разобраться.
— Не всё, но основное перечислил, — стоит, сжимая кулаки. Бесится, значит?
— Какой-то ты для насильственно удержанного слишком любвеобильный, — хмыкаю, припомнив все его уверения и подкаты. Да если бы не он! Да я бы… я бы все традиции чтила! Вот что жалость с бабами творит. Ещё и виновата останешься…
— Мама таким родила, — фыркает зло. — Неужели ты думаешь, что если тебя не будет в моей жизни, то меня выгонят с работы или я останусь без денег? Считаешь, без тебя моя жизнь развалится?
«Без денег-то он не останется, а вот несчастий хлебнёт, я гарантирую», — шипит Домовёнок, и я будто представляю, как встают дыбом его всклокоченные волосёнки. Один из немногих случаев, когда я благодарна домовёнку, что он рядом.
— Ну, что молчишь? Крыть нечем? — зло усмехается Степан.
Таким я его ещё не видела.
— Это тебе не партия в карты, которую всегда можно начать заново. Это жизнь, и её, Степан, не переиграешь! — с вызовом смотрю в его голубые, опушённые густыми ресницами глаза, и впервые осознаю, что даже несмотря на это злость не отпускает!
— С умным видом сказала та, кто не знает жизни настолько, что пошла поступать в середине года! Где твоя хвалёная интуиция была, или хотя бы логика?! — смотрит разъярённо, с вызовом. Наверное, полёт на пол оказался для него слишком унизительным. Я ведь считала Степашку немного непутёвым, но добрым.
— Я не поступать ходила, а узнать, чего, куда и когда надо, — оскорбляюсь ещё больше, но нос держу высоко. — Ну да, правда, надеялась, что меня такую способную и уникальную с порога рассмотрят. Но кто знал, что там сидят одни слепцы и глупцы?!
— Так объясни мне, как, не зная таких элементарных вещей, ты с серьёзным видом можешь заявлять, что хоть что-то понимаешь в жизни других людей?! Разве ты можешь знать судьбы? Предрекаешь далёкое будущее, но при этом сама в этой жизни беспомощна! Да ты даже не видишь, что творится у тебя перед носом! Над тобой же все смеются, а мне всё это приходится глотать из-за того, что мы вместе!
Поджимаю губы. Мне есть что сказать, и собака здесь зарыта глубже, чем кажется. Даже имя у этой собаки есть — Ксения.
«Во! Фома неверующий! Получите — распишитесь!» — выдаёт домовёнок. — «Может, мне его того…? Помочь убедиться»?
«Оставь. Сама справлюсь».
«Растёшь. Тока слёз при нём не показывай больше. Совсем с этим занозой ты у меня в квашню превратилась».
«Даже спорить не стану. Сама вижу, что пытаюсь быть тем, кем не являюсь. Но так ради семьи же терпела… Мать всегда повторяет, что женщина за мужем, поэтому должна уметь уступить и промолчать».
«Ну, промолчать, это совсем не про тебя».
«Не про меня. И уступить тоже», — вздыхаю.
«А я тебе сразу говорил, что не стоит с ним связываться. Подумаешь, во сне приснился».
Опять он этот разговор завёл. Судьбинушка уж с подозрением смотрит, считывая эмоции на моём лице.
— Короче, Судьбинушка ты мне или кто-то ещё, но такого отношения к себе я больше терпеть не намерена, — принимаю решение.
— И что? Уйдёшь с нагретого места? — даже не подумал поверить.
— Да хоть сейчас хлопну дверью! Только скажи, что меня не любишь и никогда не любил.
— Ты, что ли, серьёзно? — неожиданно для самого себя, пугается он.
— А что? Не похоже?
— Люблю я тебя. Что за вопросы? — вскидывается и тут же смотрит примирительно. — Только ты совершенно меня не слышишь, — пытается обнять. Мне хоть и становиться вмиг уютно в его объятиях, но я тут же выворачиваюсь.
— Или ты меня, — развожу руками. — Слушай сюда. Это последний раз, когда я прощаю тебе подобные выходки. Любишь, значит люби такой, какая есть, а не пытайся лепить из меня свой идеальный образ. И чтобы я не слышала, что ты помыкаешь мной при других. Решай прямо сейчас.
— Ты правда хочешь уйти? Я это… погорячился. — немного растеряно. — Просто, не надо мне всех этих угроз и предсказаний. Я с тобой не из-за них. Ты мне как женщина подходишь.
— А я никогда и не угрожала. Говорю, как есть. И слово своё я держу. Третьего шанса у тебя не будет. А если не будет, тогда хлебнёшь, и слова мои вспомнишь.
— Моди… — смотрит с осуждением, и я перебиваю, не давая сказать.
— Только не надо на меня так смотреть. Проклинать я тебя не собираюсь, да и пальцем касаться тоже. Ты сам себя накажешь, коли оступишься.
— Прекращай уже нагонять атмосферу. Мурашки от тебя, жуть, — передёргивается Степан.
— Знаешь, посмотрела я в горах на наших друзей. Правильно они сделали, что до свадьбы ждали. Теперь друг на друга наглядеться не могут. Так что и мы теперь с тобой до свадьбы ждать будем.
— Какого?! Опять?! А как же тогда мириться?!
— Вот и найдёшь более нормальный, человеческий способ.
Мой телефон начинает неистово чирикать.
— Кому ты вдруг понадобилась? — недовольно.
— Валька звонит. Я должна была сама ей позвонить. Совсем забыла. Я пока поговорю, а ты подумай, как нормальные люди живут, чтобы мириться каждый день не приходилось.
Валька беспокоилась о том, чтобы я пересмотрела решение и для начала получила хоть какую-нибудь специальность за этот год, а потом уже шла в следователи. Считает, что мне год терять не стоит, и хоть я уже с поступлением пролетела, есть всякие курсы, тех же секретарей, которые длятся всего по полгода. Распиналась и уговаривала меня, объясняя, что заодно я пойму, как построен учебный процесс, а потом мне самой будет легче. И специальность уже при мне будет. Ссылок мне накидала в телефон. Похоже, это она серьёзно вопрос прошерстила. Я-то теперь знаю, чтобы столько всего нарыть, надо не один час в интернете пыхтеть.
Валька откуда-то уверена, что Степан мне эти курсы оплачивать будет. А он не будет. Он опять машину в кредит купил, дорогущую. Сказал, что раньше у него крутая спортивна была, а это так, просто представительского класса… Квартплата, кредит, одежда, причём, ему же. На одних носках можно разориться! Видите ли, он каждый раз новые надевает.
Не…, он мне на одежду не скупится, одно только исподнее немереных деньжищ стоит. Брендовое. Мне б и обычное пошло. Я разницы не вижу. А ему особое удовольствие вид дорогих тряпок доставляет. И в салоны красоты настаивает, чтобы я ходила. Маникюр мой придирчиво рассматривает, коли ноготь, где обломится, а если уж где краешек подгрызу, так это караул каким взглядом награждает! В итоге я уж второй месяц подряд с гель лаком хожу. Только стоило мне заикнуться про репетитора, — я в интернете нашла, профессор прямо из университета преподаёт тем, кто поступить хочет туда. Да мне б с ним просто поговорить, вопросы задать…, но Степан сказал, что на это нет денег и, если меня что-то интересует, я всегда могу спросить у него. Он сам умнее этих профессоров.
Никогда раньше ничего не стыдилась, а в этот раз постыдилась у Вальки денег попросить. Ведь попросить, это не занять. Я ж нескоро такие деньжищи отдать смогу! Денег-то мой мне не даёт. Лишь что надо покупает. Кормит и одевает. А зарабатывать я когда ещё начну? Да и слышала, зарплата у следователей не такая, чтобы разгуляться.