Вот и всё!
Разворачиваюсь и иду прочь от места, где стояла.
Теперь бы пожрать. А то сначала сестричка к принятию пищи не располагала, а потом и братик аппетит испортил.
Думал, я по нему долго реветь буду? Щас! Как же!
А на сытый желудок и думается лучше.
Широким жестом рукава размазываю влагу по лицу вместе с косметикой, которую для этого козла на себя каждое утро малевывала. Шмотки свои цыганские, юбочки мои любимые на три солнца сшитые, ради него на современную моду променяла!
— Как бы со психу не выбросил их, — пугаюсь.
Хорошо хоть все мое любимое на мне.
«Свершилось. Наконец, ты снова станешь собой», — подал голос домовёнок. С его характером удивительно, что в самую гущу событий не влез.
— А ты ждал, — отвечаю с укором.
«Не ждал, а ожидал. Ты ж цыганка, видела же, где темнит».
— Видела, да судьбе следовала. Ведь говорят, против нее не попрешь.
«Судьбе она следовала. Роже смазливой ты следовала. Кто сказал, что он твоя судьба, если в зеркале у тебя жених раздвоился? А это значит что?»
— Что? — настораживаюсь.
«То, что эти двое или крепко связаны или ты между ними определяться будешь».
— Да у меня ухажеров, кроме Судьби… Степана-то и нет. Лёва не в счёт, он ко мне не по любви, а от тоски тянулся.
«Ну ты, мать, даешь, а сегодняшние театралы? Визиточку-то не выронила? Забыла, что телефонами обменялись? Позвони давай».
— Как у тебя всё просто. Я ещё расставание заесть не успела, а ты мне уж ещё один стресс подсовываешь. Да и глянь на меня.
«Глянуть? Не могу. Знаешь же. Только если зеркало дашь, то пожалуй, полюбуюсь».
— Да тут и без зеркала… Ты, вон, посмотри, как люди от меня шарахаются, оглядываясь с опаской. Нет, домовёнок. Пойду я к ним такой, чтобы восхищались, а не жалели, а то и вовсе отвернулись.
«Как знаешь. Кролика-то своего озабоченного, неужто безнаказанным оставишь? Может ему это… инструмент подпортить? Чтоб ты последним ярким воспоминанием осталась?»
— Мать показывала, как, но ты же знаешь, я ни в жизнь так не сделаю. Чего грех на душу брать?
«Да, за такое…» — начал было домовёнок, но я перебила.
— Я и тебе повторю, что он сам себя накажет, когда всё поймёт. Уйду я, а вместе с тем и удача от него уйдет той же дорогой.
«Вот говорил тебе я… чуйка-то моя ещё ни разу нас не подводила! А теперь говорю, наказать надо!» — требует возмездия злющий домовёнок, но не моя душа. Мне горько. Сдавило её там, в груди, но домовёнку разъяснить нашла в себе силы:
— Да ты сам знаешь: совершивший предательство, всякую неожиданность воспринимает, как начало возмездия. Несладко ему придётся. Чем больше грехов на человеке, тем больше страхов, а где страх, там счастью места нет. Несчастным он станет… Так что не рви душу. От мести ещё никому лучше не становилось: в грязи только испачкаюсь, что не отмыться.
«Ладно, прекращай, носом шмыгать».
— Да, не шмыгаю я, — отзываюсь.
«А то я не слышу. Я ж у тебя в голове сижу, — значит в непосредственной близости к неприятному соседству».
— А ты проваливай оттуда. Совсем одна останусь и жизнь новую начну, без мужиков! И это уже от холода. Ветер поднялся. Погода в эти дни совсем не летняя.
«Никуда я от тебя не собираюсь. Радуйся, что я есть! Помнишь, как мы с тобой познакомились?»
— Да не так, чтобы, — нагло вру. Такое забудешь!
«С детства ты была особо непоседливой, наказывали часто и было за что».
— Да зря это они… Все равно ведь не помогло, — развожу руками, задевая проходящую мимо пару. Те пялятся на меня в четыре глаза, как на ненормальную.
Ну и пусть…Они за сегодня не первые.
Мне вообще не до них. Я слабо улыбнулась, вспомнив детство. Ведь у меня всегда всё в жизни было вопреки. Я ж с пелёнок милиционером мечтала стать. Все знали, и все посмеивались над моими мечтами. Шутили, что место мне в милиции, но по другую сторону решётки. Это здесь полиция, а у нас в деревне участкового до сих пор милиционером кличут. Так вот, какой милиционер без двустволки времен Великой Отечественной, доставшейся от деда?!
Ну и мне хотелось настоящим милиционером себя почувствовать! Стащила я её… Прямо из штаб-квартиры милиции — то бишь из избы егоной…
Вальке показывала, когда застукали. Её родители отмазали, а нас тогда в сарае заперли на три дня, погрозившись держать на одной воде. В маленькую форточку сарая кружка еле пролезала.
«Мы с тобой тогда и познакомились, и подружились», — добавляет домовёнок.
— Сейчас подумала, что до того случая я тебя вообще не помню.
«А помнишь, что через три дня нам было так весело, что ты из сарая выходить не захотела?»
— Ещё бы! В сарае пшеница в мешках стояла, и свиная туша копченая подвешенная висела. Воды тоже вдоволь приносили, да мамка булочками и пирогами подкармливала. Мне тогда казалось, что сидели мы не в сарае, а в нашем уютном домике.
«Помню, тебя отец выносил на руках, а ты блаженно растянулась и улыбалась».
— Деревенские говорили, что я с тех пор еще более странная стала. А мне-то что? Меня и до этого не сильно жаловали, Валька от меня не отвернулась и ладно! Я ж её всегда пуще родных любила.
«Знаю. И оберегала её ты. Это я тоже видел, хоть она сама не замечала порой».
— Вот и с её дурным отцом, навыки, привитые нами ей, пригодились!
«Не зря мы её каждый раз, как поймаем и скрутим, связывали, а то и наручники, спертые у того же участкового, одевали».
— Не зря. Теперь подруга любого врага встретить готова. И любой замок для побега вскрыть.
«Эх, не пригодиться ей теперь наша наука с таким-то мужем».
— Не пригодится, — соглашаюсь. — Так это же и хорошо.
«Так может, к Вальке сейчас махнем? Пусть теперь она о нас заботится. К Степану-то ты ведь сейчас не пойдешь?»
— Ни сейчас, ни потом! И к Вальке не пойду. Опять скажет, что это все мой характер, и терпеливей надо быть.
«Конечно, скажет. Она на Степана другими глазами смотрит. В них он перед тобой, аки ягненок беззащитный».
— Спасибо тебе, — благодарю искренне. Вот сейчас я только поняла, что домовёнку на меня не плевать. Если и есть защита у меня в этом мире, кроме родителей, так это он.
«С чего это? Не пугай, а вот с бесом попутаю».
— С того, что зубы мне заговорил, заодно и голова болеть перестала. Пойдем, поедим, что ли и в новую жизнь шагать будем?
«Пойдем. Вот столовка как раз виднеется».
— К черту столовки и кафе! Пойду в самый что ни на есть ресторан! — решаю, вспомнив про мои сегодня кровно заработанные. А завтра пойду в то место, где эти щедрые студенты обитают, и ещё заработаю.
«Вот можешь мне не верить, но мне кажется, именно сейчас у тебя настоящая движуха в жизни пойдёт!».
— Почему это не поверю? Сама чувствую. И даже гадать на это не буду. Интереснее вот так, в неизвестность!
«Помнишь, что цены в ресторане высокие, а порции в глаз чайной ложкой запулить».
— Знаю я, но у меня повод.
«Ты хоть все не трать. На беляш нам сотенку оставь и на метро».
— Жаль телефона теперь нет. Это я не подумав. Сейчас бы хоть по отзывам посмотрела, в котором не травят.
«Идем на удачу?»
— Идёт! В какой зарулим, тот и наш!
«Выбирай! А пока ешь, подумаем, где ночевать сегодня будем. Смеркается».
Знала ли я, что этот на первый взгляд незначительный выбор, перевернёт мою жизнь, заставит добиться того, что Степан считал для меня невозможным?
Нет!
Но мы с домовёнком остро чувствовали, что грядут перемены.
А пока я выбирала ресторан повиднее, чтобы гульнуть на все три тысячи, я шла и размышляла над тем, что не всегда слепая вера в лучшее, способна повлиять на людей рядом с нами. Не всегда наши жертвы способны увидеть и тем более оценить. Мы не в силах изменить суть людей, находящихся рядом. Но мы можем возродить себя, сменив своё окружение и вновь продолжить стремиться к тому, что действительно ценно, — к мечте!
КОНЕЦ 1 тома