— Ой, мокрые! — и, поводив глазами вышел, держась за стены к лестнице. Точней сказать — вывалился.
Кокуркина, придя в колье домой, с кошелкой полной всяких продуктов, бижутерии на полке не обнаружила и, попивая кефир, ругалась минут двадцать:
— Да что же это за дела?.. Ни на минуту дверь открытую оставить нельзя!
Тут ее прервал пришедший по случаю в гости Мальков и, поцеловав старушку в кефирные усы и губы, сел и стал ждать окончания трапезы.
— Быстрей, мамаша, пейте свой кефир! — ерзал на стуле и торопил разъевшуюся Дарь Иванну румяный отец семейства Мальков.
Дарь Иванна кокетливо откусывала от калорийной булочки по кусочку и поворачивала шею туда-сюда…
Туда-сюда…
А через три дня, когда Кокуркину Д.И. никто возле подъезда так и не увидел, и перестали звенеть мониста веселой старой женщины на пересечении Архангельской улицы и Весеннего проспекта, Мила Хренкова решила проявить акт любви к старым и немощным — и, постучав в приоткрытую дверь, вошла в бедлам 42-й квартиры.
— Ах! — крикнула Мила на весь подъезд. — Дарь Иванна!..
На кровати лежала и смотрела в потолок Дарь Иванна, а на шее у нее была затянута веревка.
— Пииить! — вдруг прохрипела старушка.
„Скорая“ помощь приехала слишком поздно, хотя старушка была еще жива. „Не транспортабельна“ — кратко сказала молоденькая фельдшер и, сделав Дарь Иванне в предплечье укол камфары, уехала к другим умирающим.
Участковый Автандил Георгиевич долго беседовал с придушенной, но — безрезультатно. И был этим очень удручен, когда шел к опорному пункту. То, что старушку придушил кто-то из местных жителей, сомневаться не приходилось, но вот кто?.. Выходит, в доме появился, ходит, спит и ест — серийный маньяк, и как его теперь вычислять?
Может, объявление повесить, чтобы сам пришел…
Казалось, нет ей конца — Дарь Иванне Кокуркиной…
И то, что она умирала, было невыносимо печально: ну зачем, ну пусть бы пожила…
— Знаешь, Мила, а сильней-то всего я любила, угадай кого? — тихим голосом спросила Милу Хренкову Дарь Иванна.
— Надежду Константиновну Крупскую? — посмотрев на портрет жены тирана над кроватью, предположила Мила.
— Почти, — вздохнула Дарь Иванна, и глаза ее стали глубже от слез. — А сильней всего я любила… Луиса Корвалана.
— Аванте пополу?.. — запела Мила.
— Ага, — начала подпевать Дарь Иванна. — И еще… одного колхозника!
— И охота вам было?!. — удивилась Мила, которая прожив всю жизнь с одним только Венькой стала просто нервнобольной.
— Ой, охотааа!.. — с чувством выдохнула Дарь Иванна. — И тогда охота, и сейчас охота, и всегда охота!..
Поправила кудри и умерла.
ММ— ФАК!.. ФАК!.. ФА-А-АК!.. — кричал в окошко слепой Жидков, когда хотел умереть. Но обладал прекрасным здоровьем, вот только не видел ни черта, и еще — на данный момент Жидкова не любила ни одна земная женщина, что, согласитесь — печально с любой стороны. Тут и не такое в форточку закричишь!
Что хотел сказать этим „ФАК“ слепой — лабрадор не понимал, он знал только гренландский и уругвайский иностранные языки. И поскуливая, терся у ног Жидкова. И еще — Нельсон крепко держал своего слепого за брюки, чтобы тот не сверзнулся с подоконника на битые кирпичи внизу под окнами…
Я не знаю, что нас связало вместе? Наверное, цвет вечности в его глазах. Я так люблю его. Меня так тянет к нему. Я верю ему. Нет, я — доверяю ему. Он, почему-то не сделает мне больно. Он — единственный человек на этой каменной планете постоянных войн никогда не причинит мне боли, я так его люблю. Я люблю. Я доверяю ему себя… Дима. Мой Дима.
У маленьких детей самое невыносимо-трогательное — пальчики на ручках и еще — пальчики на ножках. Бархатные цветочки — эти самые пальчики.
Глафира проснулась и, вздохнув, посмотрела на меня, чмокнув губками. И я поняла, раз уж младенцы вздыхают, то, что же делать нам???
Я оказалась в этом городе случайно, и если Дима знал, куда ехал, то я, оставшись без него и выйдя всего за месяц — второй раз из больницы с грудной девочкой на руках, чувствовала себя, как после бомбежки…
Но — нужно было жить и как-то помогать Диме. Я снова пошла в следственный отдел прокуратуры.
В этот раз она разговаривала со мной очень доброжелательно. Подробно расспрашивая, почему и как мы появились в городе. Те же вопросы, что и раньше. Чисто инстинктивно я рассказывала не обо всем.
— Значит, вы тоже сомневаетесь, что Дима убил! — напоследок спросила я.