— А, черт, — пробормотал он то ли огорченно, то ли раздосадовано. — Я совсем о ней забыл!
Это была не обычная сережка, а золотое тонкое колечко, почти незаметное. Тори заметила его только тогда, когда случайно до него дотронулась.
— Я должна знать, зачем ты носишь серьгу, — серьезно произнесла она.
Девон вздохнул, затем печально улыбнулся.
— Это не какая-то моя прихоть, поверь. Меня приняли… как бы это объяснить… в почетные члены одного племени, и сережка — знак принадлежности к нему. Отказаться — значило бы нанести оскорбление. А потом я совсем забыл об этой штуковине.
— Какого племени? — Она с удивлением посмотрела на него. — Индейцев?
— Да, в общем. Это произошло в Южной Америке несколько месяцев тому назад.
Еще через какое-то время Тори сказала:
— Если ты сию же минуту не скажешь мне, чем занимаешься, я тебя просто убью, так и знай!
— Но это же скучно, — пытался он уклониться от ответа.
— Пожалуйста, Девон.
— Очень скучное занятие. И никакой в этом нет тайны.
— Девон, я жду!
— Ну, хорошо. Я археолог.
Тори внимательно посмотрела в лицо Девона, заметив в его выражении какое-то желание оправдаться, и загадка, которую представлял для нее этот человек, пополнилась еще одной деталью. Подумав немного, она произнесла:
— Я бы не сказала, что работать в пустыне, встречаться с шейхами и послами и быть почетным членом аборигенов можно назвать скучным занятием.
Он взглянул на нее — его глаза при этом вспыхнули ярко-зеленым светом в отблесках огня, — и напряжение, как ей показалось, оставило его.
— Ты и вправду так думаешь? — Он помедлил в нерешительности, а потом упрямо добавил: — Это очень трудно. Однообразная работа, низкая зарплата. Жить приходится в палатках. На одежде тонны песка и пыли. Есть приходится из консервных банок, потому что лишь Богу известно, что подают в общественных столовых!
— И все-таки я не согласна, — стараясь говорить как можно мягче, возразила Тори. — Изучать прошлое, собирать воедино культуру ушедших столетий — все равно, что самому прикоснуться к истории, к жизням многих и многих. Это не может быть скучным, нет, Девон, ты не прав.
Тори дотронулась до тонкой золотой сережки, которая была почти того же цвета, что и его золотистая в свете огня кожа, и ее яркое воображение нарисовало картину другого огня — костра языческого племени, окруженного людьми, застывшими в торжественной церемонии. Она улыбнулась:
— Больно было?
Он нежно прикоснулся к проколотой мочке ее собственного уха:
— Ты сама можешь об этом рассказать.
— Мне было больно, — засмеялась Тори.
— И мне тоже, черт возьми! — Сказав это, он задумался с пристальным удивлением глядя на нее, а затем мягко спросил: — Послушай, почему мы не встретились лет десять тому назад?
— Как ее звали? — вдруг спокойно спросила Тори.
— Кого ее? — Вопрос поразил Девона.
— Женщину, которая убедила тебя, что у тебя скучная работа.
— Ее звали Лайза. — Он нежно дотронулся до ее лица. — А ты очень проницательна — настоящая цыганка.
— Я надеюсь, она не слишком больно ранила тебя. — Тори говорила это, удивляясь собственным словам.
— Как видишь, выжил.
Тори хотела задать ему еще один вопрос, но Девон опередил ее, решив, что теперь его очередь.
— А как насчет тебя, цыганка? Как звали его?
— Кого?
— Того человека-кактуса. Человека с красивым, жестоким лицом, который причинил тебе столько горя.
Тори нервно засмеялась и быстро проговорила вместо ответа:
— Кажется, мы сегодня оба на редкость проницательны.
— Тори…
Ощущая в его словах отблески языческих огней, согревших ее кровь, набрав в легкие воздух, она собралась с духом, чтобы ответить, но не отнимала своих рук, обнимающих его шею, словно боялась утратить вновь обретенную опору — и, наконец, выдохнула:
— Его звали Джордан. Он смог заставить меня страдать только потому, что я была слишком слепа и не видела, что он представлял собой на самом деле.
— Ты еще переживаешь разрыв? — мягко спросил Девон.
Немного помедлив, Тори ответила со всей откровенностью:
— Нет, но это сделало меня недоверчивой.
— Настолько недоверчивой, что ты оспариваешь предсказание карт? — Он внимательно наблюдал за ней, ожидая, что ее лицо снова скроется за непроницаемой маской, но этого не произошло. Она подняла на него свои цыганские глаза, в которых он увидел такую незащищенность, что почувствовал, как затрепетало его сердце.
— Я не знаю, Девон.
Тори действительно не знала этого. Но зато знала наверняка: впустить Девона в свое сердце и в свой ум — очень ответственное решение. Потому что, как только это произойдет, она никогда уже не сможет от него освободиться. В отличие от Джордана, Девон стал бы частью ее самой, она чувствовала это. Они были бы неразлучны всю жизнь. Сердцем она уже приняла его как «своего».