– Драгош, зачем? – кричу, бессильно ударяя ладонью по его плечу. – Она же женщина!
– Не-е-ет, милая. Она – тварь, – на глазах меняясь в лице, рычит он и с неприкрытой завистью следит за траекторией занесённого Жекой кулака. – Но эта тварь – жена моего друга, и только он вправе вправить ей мозги на место. Поверь, он будет гораздо более милосердным.
– Останови его, – тихо всхлипываю, отворачиваясь, чтобы унять бунтующий желудок. Невыносимо видеть её беспомощно свернувшейся в углу и закрывающей руками разбитое лицо. – Умоляю.
– Жека, хорош! – с неохотой, но почти без промедления командует Драгош.
– С фига ли? – огрызается взбесившийся от вида крови парень, – Это мой недочёт. Моя женщина.
– И вы всё ещё в моём доме. Успокойся.
Получасовая исповедь, щедро сдобренная стенаниями, расставила всё по своим местам и если моё отношение к Заре по-прежнему неоднозначно, то Драгош категорически запретил ей любые контакты как со мной, так и с нашими детьми. Жека, выкурив полпачки сигарет созрел для обстоятельного разговора по душам и только ближе к рассвету, наверное, в сотый раз извинившись передо мной, засобирался домой. Сестра к этому времени уснула у него на руках. Может я и дура, но глядя на заплаканное лицо, беззащитно уткнувшееся в свитер Мадеева, что-то в груди заныло, будто отрезали кусок от меня самой. Бог ей судья, я же прощаю Зару от чистого сердца.
Мы выходим проводить подуставшую парочку, не догадываясь, что всего через две недели счастливый до неприличия Жека завалится к нам с ящиком шампанского, дабы поделиться грандиозной новостью – у них с Зарой будет ребёнок. А ещё через месяц, забирая двойняшек из садика, мы встретим не менее сияющего Князева, гордо идущего под руку с интеллигентной женщиной, старше его лет на пять. Надеюсь, теперь у его детей тоже появится полноценная семья. Но это все случится чуть позже.
А пока я смотрю вслед отъезжающему Кайену, и весенний ветер мягко играет в моих волосах, треплет, гладит, словно любящая мать, Удивительно, но это чувство впервые не отзывается мукой, лишь светлой, чистой как россыпь росы грустью.
– Теперь я вернула твоё доверие? – не без иронии спрашиваю, наслаждаясь теплом обнявшего меня мужа. Наша близость привычно затопляет адской смесью оттенков и противоречий. Наверное, в этом и проявляется любовь – в готовности принять её со всеми изъянами, потому что мы люди, а значит, не идеальны.
– Боюсь, нам обоим придётся над ним ещё долго работать. Как тебе вообще в голову стукнуло, что я могу разлучить тебя с детьми и тем более стану что-то там решать не разбираясь?
– По-возвращению ты выглядел как маньяк, – возражаю скорее из вредности, хотя от искренности его тона недавние страхи осыпаются ворохом острозубых кружев.
– И чувствовал себя примерно так же, – его шепот ласкает мне висок, оседает на ресницах тёплым дыханием, расписывает переносицу вязью поцелуев. – Всю дорогу только и думал, как подарю тебе голову этого белобрысого прохвоста. А ведь если бы ты вовремя мне о нём рассказала, ничего бы этого не произошло.
– Ревнивец, – трусь носом о его подбородок, ни секунды не сомневаясь, что ещё не раз ошибусь, а он ещё не раз оправдает и наоборот, потому что напротив – не судья или властелин, а такой же неидеальный, но любящий человек. – Страшно представить, что ты мне подаришь на день рождения.
– Я подарю тебе звезду, – обаятельно хмыкает он, глядя в предрассветное небо.
И не соврал ведь. Дочку мы так и назвали – Стелла – звезда.