— Мне повезло, что все обошлось так легко, — согласилась Савийя. — Остался только маленький шрам на лбу да несколько ссадин на руке.
— Да, еще заметно, что тут были ушибы, — сказал Коллингтон, разглядывая ее руку, для чего подошел к ней очень близко.
Савийя рассмеялась:
— Это другая рука!
— Но у вас на ней ссадина!
— Нет, — ответила она, — это не ссадина. Это родимое пятно: знак, который у моего народа вызывает большое уважение.
— Почему? — с интересом осведомился Чарльз Коллингтон.
— Потому что он имеет форму ястребиной головы.
У ястреба очень зоркие глаза — и это говорит о том, что я на самом деле могу считаться провидицей.
— Да, вы правы, — подтвердил капитан Коллингтон, — родинка действительно похожа на голову ястреба! А ты это видишь, Фабиус?
Родинка была довольно большая — размером c флорин. Сэр Элджернон тоже с интересом ее рассмотрел, а маркиз прошел к столу, чтобы налить Савийе бокал вина.
— Вы наверняка устали и захотели пить после своего невероятного танца, — заметил он, с легким поклоном подавая ей бокал.
— Танец меня обычно не утомляет, — отозвалась она. — Гораздо труднее было играть роль аристократки!
— Которая далась вам так успешно, словно вы ею родились, — подхватил Коллингтон. — Вы согласны, Гиббон?
— Конечно, согласен! Вы держались безупречно, — подтвердил сэр Элджернон. — Единственное, чем я разочарован, так это тем, что на следующей неделе не смогу дать в вашу честь обед в Лондоне.
— Должен признать, Гиббон, что вы благородно реагируете на потерю тысячи гиней! — заявил неугомонный Чарльз. — Мне почти неловко, что я их у вас выиграл! Это заставило всех присутствующих искренне засмеяться. А потом маркиз поднял свой бокал и сказал:
— Я хочу выпить за Савийю. Она глубоко потрясла нас своими талантами, хоть и относится к ним с необычайной скромностью. Она говорила мне, что она — танцовщица, но я совершенно не подозревал, какое великолепное зрелище будет ожидать нас сегодня!
— Чего я никак не могу понять, — сказал сэр Элджернон, — это почему вы оказались здесь, в Англии. Почему вы не остались в Санкт-Петербурге, где ваш талант ценился бы по достоинству?
— Мой отец, как и все цыгане, не любит подолгу оставаться на одном месте. Проходит какое-то время, и как бы хорошо ему ни жилось на одном месте, как бы он ни был там счастлив, ему начинает хотеться тронуться в путь. Мы прошли через всю Россию, с севера до самого юга, а потом он вдруг загорелся желанием еще раз увидеть Англию.
— Так он раньше бывал здесь? — спросил маркиз.
— Да, много лет тому назад, — ответила Савийя, — еще до моего рождения или когда я была совсем маленькой. Я Англии совсем не помню.
Они еще немного поговорили, а потом Савийя сказала:
— Думаю, мне пора. Отец начнет обо мне тревожиться: остальные должны были уже давно вернуться к кибиткам.
Она еще не успела договорить, как дверь салона открылась, и вошел один из лакеев. Он нес что-то в руке. Остановившись рядом с маркизом, вышколенный слуга молча дожидался, когда в разговоре наступит пауза и на него обратят внимание.
— В чем дело? — спросил маркиз.
— Вот это только что оставили у входной двери, милорд. Какой-то мужчина передал мне эту корзинку, сказав, чтобы я отнес ее вашей милости в спальню, но поскольку милорд еще не легли, я решил, что надо принести ее сюда.
— Мужчина? — с удивлением переспросил маркиз.
— По-моему, это был цыган, милорд. Он сказал мне: «Передайте его милости, что это — подарок от цыган».
Маркиз взглянул на Савийю.
— Похоже, ваш отец проявил неожиданную щедрость.
Поклонившись, лакей вручил свою ношу маркизу. Савийя увидела, что это небольшая круглая корзинка из ивовых прутьев, закрытая крышкой, закрепленной в двух местах небольшими деревянными палочками, пропущенными через петли гибких прутьев.
— Вам что-нибудь об этом известно? — осведомился маркиз, с интересом разглядывая подарок.
Савийя покачала головой:
— Не могу себе представить, что это может быть. По-моему, это не подарок от отца. Он не стал бы делать ничего подобного, не предупредив меня.
— Подарок от цыган… — повторил маркиз. — Ну надеюсь, это что-то очень необычное, Савийя.
С этими словами он вынул из петель деревянные палочки, закреплявшие крышку.
Но в то мгновение, когда он уже собрался открыть корзинку, Савийя вдруг выхватила ее у него из рук и стремительно пробежав через комнату, поставила ее пол и поспешно оттолкнула от себя ногой.
Корзинка проехала по тщательно натертому полу и остановилась у двери.
— Что вы делаете? — только и смог спросить пораженный таким странным поступком маркиз.
Но не успел он договорить, как крышка корзинки съехала в сторону, и в образовавшемся отверстии показался сначала длинный раздвоенный язык, потом голова и, наконец, тело крупной коричнево-серой змеи!
Так быстро, что никто из присутствующих не успел издать ни звука, змея оказалась на полу, приподняла переднюю часть своего туловища и развернула клубок.
— Боже правый! Кобра!
У маркиза сжалось горло, так что этот возглас получился негромким и сдавленным. Чарльз Коллингтон быстро воскликнул:
— Пистолет! Где ты держишь пистолеты, Фабиус?
Кобра стремительно качнулась вправо, потом влево. Она шипела, ее длинный язычок то показывался, то снова исчезал в ее пасти с полными яда клыками. Змея была явно сильно раздражена тем, как бесцеремонно с ней обращались.
Коллингтон крадучись двинулся вдоль стены салона, пытаясь добраться до двери, которая находилась позади змеи. Едва заметным движением руки Савийя приказала ему остановиться.
— Замрите! — чуть слышно скомандовала она. — Не двигайтесь и не разговаривайте!
В ее голосе чувствовалась властная уверенность. Маркиз собрался было запротестовать, но огромным усилием заставил себя хранить полное молчание.
Подойдя чуть ближе к разгневанной шипящей рептилии Савийя начала издавать какой-то странный звук.
Это нельзя было назвать пением: больше всего это походило на свист тростниковой флейты, с помощью которых заклинатели змей в Индии усмиряют этих опасных тварей. Однако на этот раз звук вырывался из ее губ и поначалу был настолько тихим, что трое неподвижно застывших мужчин едва могли его расслышать.
Но кобра его услышала — и ее раздвоенный язычок перестал дергаться. Змея начала с любопытством поворачивать голову то в одну сторону, то в другую — и при этом глядела на Савийю своими желтыми глазками.
Однако ядовитая тварь по-прежнему была готова к нападению: ее голова с развернутым капюшоном качалась высоко в воздухе.
Медленно, продолжая издавать странный свист, который, казалось, состоял всего из трех нот, повторявшихся снова и снова, Савийя начала приближаться к змее.
Сначала девушка опустилась на колени совсем близко от кобры, продолжая пристально смотреть на нее. При этом она не делала ни одного лишнего движения.
В комнате царила полная тишина, которую нарушал только ее свист. Наблюдающие за происходящим мужчины едва осмеливались дышать. Казалось, они окаменели.
Потом медленно, почти незаметно, в такт своей странной мелодии, Савийя начала покачиваться то вправо, то влево. Ритмично раскачиваясь, она продолжала неотрывно смотреть на кобру.
Змея тоже начала двигаться, раскачиваясь так же, как девушка, поворачивая свою желтоватую голову с черно-белым узором в виде очков на широком капюшоне. Словно маятник, она отклонялась то влево, то вправо…
Савийя усиливала свою мелодию и движения до тех пор, пока кобра, у которой уже опустился клобук, не начала медленно опускаться все ниже и ниже, пока ее голова не легла на пол. Можно было подумать, что змея преклонилась перед своей заклинательницей.
Тогда мелодия Савийи вдруг изменилась, словно превратившись в приказ: звуки стали решительными, но по-прежнему оставались странно-мелодичными.