В наступившем молчании она с ужасом взглянула на брата.
– Это ведь Лукас купил Лисичку, да? – еле слышно прошептала она, сдерживая жгучие слезы.
– Да.
– Так я и знала. – Пруденс взглянула на брата, словно на злейшего врага. – О… как ты мог? – воскликнула она дрожащим от горечи и обиды голосом. – Я была наивной до глупости. Почему ты позволил мне поверить, будто ее подарил ты?
– Потому что ты отказалась бы принять подобный подарок от Лукаса.
– Ты прав. Я отказалась бы. И сейчас не поздно отказаться.
– О чем ты говоришь? – не понял Томас.
– Я верну ему Лисичку, – решительно заявила Пруденс. – Я ничего от него не хочу. Совершенно ничего, – севшим голосом повторила она, чувствуя собственную неискренность и злясь от этого еще больше. – Я не потерплю, чтобы меня продавали. У меня есть гордость, Томас, и я ценю себя гораздо выше, чем пятьдесят акров земли и лошадь.
Томас встал с кресла, едва сдерживая гнев.
– Довольно, Пруденс. Думай, что говоришь. Тебе следует пойти в свою комнату и остыть. Я знаю, что глупости и упрямства в тебе гораздо больше, чем здравого смысла, но все же попрошу тебя тщательно обдумать предложение Лукаса. Мы еще вернемся к этому разговору.
Со жгучей обидой в сердце Пруденс гордо вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь.
Томас и Арабелла переглянулись. Когда Арабелла повернулась, намереваясь догнать сестру, Томас остановил ее.
– Пускай остынет, Арабелла. Она одумается.
Одиннадцатая глава
Оказавшись в своей комнате, Пруденс, обиженная, униженная и оскорбленная до глубины души, ощутила всю тяжесть своего горя и дала волю слезам. Она оплакивала собственную глупость, доверчивость и время, потраченное на попытки разобраться в мешанине чувств, которые пробуждал в ней Лукас.
После ночи, полной слез и горьких терзаний, не думая ни о чем, кроме своего унизительного положения, она сразу же направилась к конюшне.
Когда позади появился Томас, девушка повернулась к нему.
Брат с сочувствием взглянул на ее бледное лицо и сдвинул брови.
– Надеюсь, ты не собираешься уезжать слишком далеко, Пруденс. Может начаться гроза.
– Я только до деревни прогуляюсь.
– Ты кажешься взволнованной, и это неудивительно. Ты до сих пор расстраиваешься из-за вчерашнего разговора?
Пруденс покачала головой.
– Нет. Уже нет. Но лучше бы ты не скрывал ничего от меня, Томас. Это было нечестно с твоей стороны.
– Прости, Пруденс. Но Лукас считал разумным не разглашать свои намерения… дождаться, пока ты лучше его узнаешь.
– Теперь я поняла, почему он был так внимателен ко мне в последнее время. – Она нахмурилась, пристально глядя на брата. – Томас, я не знаю, что мне делать.
Томас улыбнулся, понимая, что все это пройдет. Наконец-то Пруденс повзрослела.
– Я вижу. Ты что-то чувствуешь к Лукасу?
На ее лице появилось выражение печали. При каждой их встрече Лукас ухитрялся найти отклик в ее душе. Даже сейчас, пока она пыталась найти ответ, мысли о нем пробуждали в ней влечение. Чуть не плача от унижения, она задумчиво покачала головой.
– Я сама не знаю, что чувствую. У меня все мысли перепутались. Знаю только, что очень его уважаю… и… он невероятно меня волнует.
Томас глубоко вздохнул, читая правду в ее глазах.
– Если ты скажешь, что любишь его, я отвечу, что у тебя прекрасный вкус. Лукас – самый верный друг, о котором только можно мечтать, и я не знаю мужчины с более сильным характером. Пойми, Пруденс, он прекрасный человек. Я не встречал никого лучше. Очень немногие женщины могли устоять перед его очарованием. Любая придворная дама была бы польщена его предложением… почему же ты сомневаешься?
Пруденс подняла глаза и взглянула на брата так умоляюще, что он взял ее за руки.
– В чем дело? Что тебя отталкивает?
Судорожно сглотнув, она еле слышно прошептала.
– Я боюсь, Томас.
– Лукаса?
Девушка кивнула.
– Он такой противоречивый человек – солдат, искатель приключений. Жизнь, которую он вел, я даже представить себе не могу. Он намного меня старше, у него огромный опыт, и он бывал в таких местах, которые я никогда не увижу. Я не понимаю, что он во мне нашел.