– Неужели ее не мог отвезти кто-нибудь из слуг или сама тетя Джулия? – возразил Томас.
– Джейн висла на мне, и если бы я передала ее кому-нибудь из слуг, она бы разревелась еще сильнее. К счастью, тетя Джулия поехала со мной, а когда мы добрались туда, Мэри уже рожала. Я вернулась в Мэйтленд-Хауз сегодня утром.
– А Мэри?
– Родила девочку.
– Отлично. Филипп будет рад.
– Да… и тетя Джулия тоже. Она счастлива, что все уже позади. Но… расскажи мне про Лукаса, Томас. Он был очень расстроен, что не застал меня?
– Да уж, – подтвердил Томас. – Ты могла хотя бы оставить ему записку. Он ожидал, что ты это сделаешь.
Пруденс рассвирепела.
– Да мне это и в голову не пришло. А твой Лукас слишком многого от меня ожидает.
– Просто он любит тебя, глупышка.
– Правда? – прошептала девушка, обезоруженная этой новостью.
– Конечно. Надеюсь, ты не откажешься выйти за него замуж?
– Я… я… – Пруденс хотела признаться, что это самое заветное ее желание, но от волнения утратила дар речи.
Томас неправильно расценил ее заминку. Его лицо помрачнело. Он схватил сестру за плечи и яростно встряхнул.
– Я с самого начала обещал ни к чему тебя не принуждать, но почему ты так не хочешь стать женой Лукаса? Почему? – спросил он с перекошенным от злости лицом. – Мне казалось, ты изменила свое мнение.
Чуть не плача, Пруденс молча покачала головой. Она ни разу не видела Томаса в таком состоянии и не понимала причину его гнева.
– Ты отказываешься наотрез? Значит, ты все еще увлечена Адамом Лингардом?
– Нет, – выдохнула Пруденс. – Конечно, нет. Прошу тебя, поверь, Адам ничего для меня не значит. Я вообще не думаю о нем… никогда.
– Рад слышать. Выходит, ты влюблена в кого-нибудь другого? В какого-нибудь юношу из Марлден-Грин? – Внезапно в его глазах мелькнуло подозрение. – Или в Джеффри Фокса?
Она опешила.
– При чем тут Джеффри Фокс?
Томас окинул ее яростным взглядом.
– Я знаю о твоих встречах с этим мерзавцем. Они могли быть и случайными, но ты обязана была поставить меня в известность.
– Я… я не думала, что это важно. И сейчас так не считаю. Но, судя по твоему тону, ты относишься к капитану Фоксу так же, как Лукас.
– Да. Лукас часто говорил, что по его кузену веревка плачет, и будь я проклят, если не верю, что это чистая правда.
– Может, ты и прав. Я ничего не могу сказать, потому что не знаю его… и не хочу знать. В нем есть что-то зловещее, и меня это тревожит. Но лично мне его не в чем упрекнуть. Он был очень любезен и помог мне при обеих наших встречах.
– Помог? – прорычал Томас с побагровевшим от ярости лицом. – А Лукас не говорил тебе, почему он такого плохого мнения о своем кузене? Не рассказывал о зле, которое он ему причинил?
Пруденс покачала головой, чувствуя себя полной дурой.
– Тогда позволь мне просветить тебя, – произнес брат с жестоким блеском в глазах. – Лукас рассердится на меня за этот рассказ, но, по-моему, ты обязана это знать. Джеффри Фокс так ненавидит Лукаса, что нанял убийц, чтобы расправиться с ним. Но эти злодеи решили подзаработать и продали Лукаса алжирскому пирату, жестокому и кровожадному варвару, известному своей свирепостью по всему Средиземноморью. Лукас два года был прикован к пятнадцатифутовому веслу на пиратской галере. Он несколько раз оказывался на волоске от гибели, и только воля и решимость… а также ненависть к кузену… помогли ему пережить эти ужасные годы. Пиратское судно вышло невредимым из схваток с правительственными кораблями, но, в конце концов, было атаковано собратом по ремеслу. После яростного и кровавого сражения у берегов Мальты галера была потоплена, а большинство рабов захвачены в плен. Лукаса вместе с остальными отвезли в Алжир и продали турецкому паше.
Пруденс слушала брата молча, с полными ужаса глазами. Она вспомнила, как рассказала Лукасу о своей встрече с его кузеном. Только теперь она поняла, что Лукас в гневе упоминал о тех страшных годах, но не могла себе представить, что он пережил столь чудовищное испытание.
Побледнев, девушка медленно покачала головой.
– Нет, – прошептала она. – Нет, – воскликнула она снова, охваченная леденящим ужасом. – О, Боже.
Пруденс покачала головой. Она не могла говорить из-за душивших ее слез. Ее сердце наполнилось жалостью к человеку, чьи страдания были невыносимы.