— Кто? — спросил он, вытащив пистолет, хотя пока это было глупо.
Снизу ответил знакомый голос. Он ждал и не ждал эту женщину. Вожделел и боялся.
— Ты одна? — спросил он.
— Одна.
Граф нажал кнопку… Лифт загудел. Звоночек в квартиру. Граф глянул в дверной глазок… Отворил и отступил, давая ей пройти.
— Рановато, Минта, — сказал он. — Что-нибудь важное?
— Думала, позже тебя не застану. Прячешься ты, стал пуглив?
— Не твоего ума дело. Зачем пришла?
— Может, тебе что надо… — сказала Минта. — Старинные вещи, иконки. Знаю одну старуху. Поедем?..
— Нашла тоже время! Я под прицелом. А впрочем… Иди свари кофе, оденусь.
Когда-то женщина эта жила с ним. В любви она была несравненна. Но то было раньше. Теперь он боялся ее, как всех, кто в его прошлой жизни дневал здесь и ночевал.
Минта сварила кофе мгновенно.
— Ты спешишь, словно нас кто-то ждет, — сказал Граф с неосознанной тревогой. — Налей еще чашку.
Она нацедила кофе ему и себе.
— Боишься, цыган, золотой мой? Охотятся?
— Охота пуще неволи. Пока еще я тут хозяин. Разберусь и с бароном.
— Ты его не осилишь, бриллиантовый.
— Поешь похоронную? — Чтоб прежде времени не сорваться, Граф встал, прошелся от двери к тахте. Усмирил себя: не пора. Хрипловато сказал: — Уймись. Закрой эту тему. Бросаешь меня, я правильно понял?
Женщина обвила его шею горячей рукой. Он почувствовал ее груди и губы. Ее другая рука скользнула в ворот его рубашки. И он приласкал ее, как бывало. Ее руки делали что хотели, распаляя его, тормоша. Но и он вел партнершу, как в танце, — к экстазу. Он знал свое мастерство в этих играх и ликовал, прорываясь в женщину и тем снимая нервное напряжение.
Лампа под абажуром, расшитым изображениями змей и летучих мышей, освещала залу со старинной мебелью и кресло, в котором сидела седая цыганка. Она пила чай из чашки, какие можно видеть в музеях фарфора. Минта устроилась на скамеечке у ее ног, а Граф сидел рядом на стуле и слушал тиканье старых часов. Больше не раздавалось ни звука.
Наконец старуха заговорила:
— Времени не было прийти ко мне? А может, я что расскажу? Ты ведь интересуешься стариной.
— Интересуюсь… — осторожно сказал Граф, подумав вскользь о многогранном смысле понятия. — Но интерес мой не праздный.
— Не обижайся, Граф. Знала я одну даму, испанку. Ее привез к нам русский цыган. Была у них дочь, ушла в табор.
— Да ну? — сказал Граф. — Романтика!
— Не торопи коней. Ты помнишь свой род?
— Всегда был один, сколько помню себя, — помрачнел Граф. — А в чем дело?
Словно не слыша его, старуха продолжила:
— О ком говорю, писала мне из табора. Потаенно писала. Она давно умерла. А письма остались. Может, и пригодятся тебе…
— Сколько людей, столько судеб, — сказал Граф, тревожась. — Бог навязал узлы, а мы пытаемся развязать…
— Иные люди — как шахматные короли, иные — пешки. Но пешки проходят и в королевы, в хозяйки. А что на доске король?.. У него власти нет. Только видимость.
Граф усмехнулся:
— Любите шахматы?
— Играла когда-то… Ты, Минта, — сказала она цыганке, — пойди-ка чайку завари.
— Мне бы кофе, — вымолвил Граф.
— Сделаем, золотой.
Минта вышла. Старуха легко поднялась, пошла к комоду, достала из его недр связку писем.
— Сам решай, интересны ли.
Граф осторожно взял письма.
— Прочту.
— Читай, разбирайся. И малых не презирай. Твоя власть — не власть. В оболочке — труха. Радуйся малому.
Вошла Минта с чаем и кофе.
— Могу иногда приходить? — спросил Граф.
— Навещай, коли время найдешь. — Старуха помедлила. — О тебе я знаю и то, чего ты не знаешь. Прадед твой в Россию табор привел из самой Испании. Сильным цыганом был, страха не знал… Говорят, уходя в дальний путь, просил о милости Сару Кали. Долго молил, прежде чем табор поднять.
Старуха явно разволновалась. Слезы побежали по морщинам ее лица. Она вещала или молилась на свой абажур.
— Милостивый, всемогущий Дэвла! Обрати свои очи на чернокудрых цыган, сделай так, чтобы не по могилам шли, сохрани детей их, жен их. Пусть всегда живут заново, покидая земли для новых земель, пусть не видит их злоба гадже. — Махнув сморщенной темной рукой, старуха вернулась в реальность. — Письма прочтешь, узнаешь кое-что о себе. Они твоей матерью писаны. Понял?.. Ты не пошел к барону, — старуха взглянула пронизывающе, — а это отец твой. Иди говори с ним… Или ты будешь с отцом воевать?