Кэтрин изо всех сил сжала кружку. Шум реки сразу стал как-то тише.
— Почему?
— Яна — женщина… э-э… с очень большими запросами. Когда ее муж, Антал, заметил за ней эту маленькую слабость, он развелся с ней. Со мной она находит некоторое утешение.
— Ты хочешь сказать, Яна сама предложила тебе…
— Да. Честно говоря, Яна подошла ко мне первой и, по-моему, ничуть от этого не проиграла.
С такой логикой не поспоришь. Если женщина ведет себя настолько бесстыдно, что вынуждает мужа с ней развестись… Такую совсем не жалко.
— Ну, если она пошла на связь добровольно…
— Наконец слышу голос разума! Я было решил, что в женских головках такой зверь не водится. Значит, мир?
— Значит одно: ты совершил большую ошибку, когда порвал с ней. Теперь твою постель некому будет согреть.
— Мне хватит одного взгляда на тебя, Катрина, — проговорил Доминик, лаская ее глазами, — чтобы согреться. Разве ты не чувствуешь, как хорошо нам будет вместе?
Доминик наклонился к ней, и Кэтрин инстинктивно отшатнулась.
— Не надо! Не говори так! Даже и думать не смей!
— Почему? Разве это так противно?
— Конечно!
Но рот ее пересох при одной мысли о том, что они могут быть близки, а кружка в руке задрожала, Доминик засмеялся и взял у нее кружку.
— Обожжешься.
Его глаза сияли как звезды во мраке.
— Доминик, прошу тебя…
— Просишь о чем, Кэтрин? Чтобы я поцеловал тебя и заставил почувствовать то, что испытала ты прошлой ночью?
Кэтрин вскинула голову.
— Нет. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Уголки его губ поползли вверх. Доминик смерил ее взглядом, поставил кружку на землю и пошел прочь, бросив ей через плечо:
— Завтра мы едем на ярмарку. Пора сниматься с якоря: паковать вещи, готовить повозки. Когда закончим, я покажу тебе город.
— С удовольствием, — неожиданно для себя ответила Кэтрин и поймала себя на мысли, что ей действительно было бы приятно оказаться в городе рука об руку с этим черноглазым красавцем цыганом.
Доминик дотронулся до ее щеки, и по коже Кэтрин побежали мурашки.
— Пойдем в табор, — сказал он нежно.
— Мне надо побыть здесь еще немного, — солгала Кэтрин. Только бы он ушел один.
— Хорошо, жду тебя у костра.
Кинув на нее последний согревающий взгляд, Доминик пошел в табор.
Кэтрин смотрела ему вслед. Как он красив! Какая у него гордая походка! Господи, как так случилось, что она не может отвести от него взгляда?
Кэтрин вспомнила дом, Англию. Подумала об Арундейле, о том, что ради отца, столько сделавшего для того, чтобы титул достался ей, родить сыновей — наследников титула и поместья. Она представила себе Эдмунда в роли новоявленного герцога и почувствовала неприятный укол в сердце. С другой стороны, она могла ошибаться. И все же, был ли Эдмунд повинен в ее похищении или нет, он занимал сейчас чужое место, место, которое по праву принадлежало ей.
Потом мысли ее вернулись к смуглому черноглазому цыгану, который одним лишь взглядом заставлял учащенно биться ее сердце. С каждым днем он становился ей все ближе. Кэтрин боялась, что, когда он заявит на нее свои права, она не сможет отказать.
Кэтрин оставалось только молиться, чтобы время это никогда не наступило. Господи, быстрее бы оказаться дома!
Кэтрин и Перса сначала упаковали вещи, потом собирали ягоды и чистили картошку к ужину. Доминик занимался лошадьми. День пролетел незаметно. Они поели еще до захода солнца, потом помыли оловянные миски и тяжелые чугунные котелки. Доминик ушел в вардо. Вернулся он через несколько минут и, слава Богу, он надел рубашку.
— Пошли, — сказал он, беря Кэтрин за руку, — нам надо добраться до вершины холма, пока не зашло солнце, — и повел ее по утоптанной тропинке, серпантином ведущей наверх, к гранитной цитадели.
— Там, наверху, церковь? — спросила Кэтрин.
— Собор. Двенадцатый век. На том же месте был храм, построенный еще римлянами, потом его разрушили, на месте прежнего святилища возник христианский собор. Он и сейчас действует.
Кэтрин смотрела на него со смесью удивления и интереса. Цыган, знакомый с историей и культурой Франции? Разве такое возможно? Она вспомнила о книгах в вагончике.
— Ты умеешь читать!
Фраза прозвучала почти как обвинение. Доминик сухо улыбнулся в ответ.
— Не думаешь же ты, что если я цыган, то не способен выучить буквы?
— Нет… Просто я никогда не встречала цыган с образованием. Я думала, вы считаете учебу вредным занятием. Твоя мать тоже умеет читать?
Доминик покачал головой.
— Так как же ты научился?
Доминик вдруг круто развернулся к ней и остановился. На его лице не осталось и тени улыбки. Цыган хмуро смотрел на девушку.
— Думаю, ты все равно об этом узнаешь, рано или поздно. Так уж лучше я сам расскажу. Я цыган только наполовину. Мой отец — гаджио — настоял на том, чтобы я получил образование. Здесь, у цыган, этим не принято гордиться, так что я предпочел бы, чтобы ты ни с кем не говорила на эту тему.
Цыгане ненавидели все, что исходило от внешнего мира. Это Кэтрин успела усвоить. Чтение могло бы открыть глаза на другую жизнь, на мысли, мечты, стремления других людей, а в этом они видели угрозу своему национальному сознанию.
— Я знала, что ты не такой, как все. Поняла это, как только увидела тебя.
Доминик будто потемнел от ее слов.
— Мне всю жизнь это говорили, Катрина. Не хватает только слышать это еще и от тебя.
И он зашагал вперед так быстро, будто мог убежать от болезненного напоминания о его происхождении. Растерявшаяся Кэтрин еле поспевала за ним.
— Доминик, прошу тебя, — не выдержала девушка. — Я думала, мы вышли прогуляться.
Доминик обернулся, заметил, как тяжело она дышит, как устала, и виновато улыбнулся:
— Прости. Ты ведь не виновата в том, что произошло. Просто я терпеть не могу говорить об этом.
— Я запомню.
Но откровенность Доминика только усилила любопытство Кэтрин. Ей хотелось разузнать о нем побольше. Может быть, если не он, то его мать что-то расскажет.
Кэтрин мысленно одернула себя. Как можно? Да и к чему? Она ведь не собирается задерживаться здесь надолго. И чем меньше она будет знать о нем, тем лучше для нее.
Доминик помог ей перебраться через каменную ограду, обняв ее за талию. Кэтрин мечтала лишь о том, чтобы он смел ее сердцебиение следствием не объятий, а всего лишь трудного подъема.
Они пошли по дорожке к крепости. Река Дюранс катила свои воды прямо под стенами. Они обогнули маленький городок, прошли по каменному коридору под каменными арками, а где-то вверху, над ними, на скалистом холме, словно ласточкины гнезда, лепились домишки.
— Испанские цыгане называют такие проходы андронами, — сказал Доминик.
Они остановились. Казалось, будто сам он и не поднимался по крутому склону. Совсем не заметно было, что он устал. А Кэтрин уже запыхалась и теперь присела на камень, чтобы передохнуть.
— Какой выразительный язык, — заметила Кэтрин.
— Ты говоришь на испанском?
— Нет.
Доминик обжег ее быстрым взглядом.
— Но ведь ты говоришь по-французски, n'est-ce pas[2]?
Кэтрин удивленно вскинула голову.
— Да, но как ты?..
— Помнишь ремесленника, торговца металлической утварью? Ты не узнала бы, когда он отправляется, если бы не понимала его.
Кэтрин улыбнулась. Она была права. Такого парня не так-то просто одурачить.
— Какие тайны ты еще скрываешь, Катрина?
Много и разных, больше, чем ты мог бы догадаться.
— С чего ты взял, что я от тебя что-то скрываю?
— У тебя все на лице написано, мой огненный котенок. Я думаю, ты могла бы рассказать много, чего мне, по-твоему, знать не положено.
Кэтрин предпочла промолчать. Ей не нравилось, как Доминик на нее смотрит. Казалось, он видит ее насквозь.
Уже стемнело, когда они свернули с тропинки, ведущей в город, и направились прямо к старинной цитадели. Поросшие травой терраски, перемежавшиеся с каменными ступенями, казалось, ведут прямо к небесному своду. Вскоре река внизу стала похожа на узкую голубую ленточку.