— Конечно, — согласился герцог. — Когда со мной моя Кэтрин, я тоже готов позабыть обо всем на свете.
— Грэвенвольд? — обратился к Доминику Осгуд. — Вы, кажется, друг Стоунлея. Наслышан. Рад встрече с вами.
Интересно, кто такой Стоунлей? Еще один переодетый цыган? У Кэтрин голова шла кругом.
— И я рад, — заверил собеседника Доминик с такой искренней любезностью, будто и в самом деле всю жизнь мечтал о встрече с Осгудом.
Его уверенность изумляла Кэтрин. Она знала, что Доминик умен и хорошо образован, но существовало немало подводных камней, на которых он мог сломать себе шею, и с каждым мгновением опасность оступиться возрастала.
— Добрый вечер, ваша честь.
К дяде подошла леди Агата Джеймс. Вскоре к ним присоединилась еще одна дама, леди Элизабет Мортон, золовка леди Кампден.
Женщины несколько минут мило беседовали с мужчинами, после чего Хорнбакл предложил всем пройти в зал.
Кэтрин улыбнулась. Сэр Осгуд всегда был душкой — лысоватый коротышка с моноклем. Едва ли кто-то, глядя на этого забавного чудака, мог представить, что в молодости он был настоящим героем. Во время войны в колониях[4] Осгуд спас жизнь нескольким высшим чинам, заслужил покровительство короны и наследственный титул. После тех событий дядя Гил и Осгуд сблизились. И дружили уже почти тридцать лет.
— Ты, по-моему, выглядишь неважно, Кэтрин — заметил герцог. — Ты не заболела?
— Я хорошо себя чувствую, дядя. Вероятно, просто переволновалась.
Дядя посмотрел на нее несколько пристальнее, чем ей бы того хотелось, но Кэтрин в ответ мило улыбнулась.
— Надеюсь, вы не будете против, если я присоединюсь к вам, — вступил в разговор Доминик. — Не могу заставить себя покинуть столь очаровательную компанию, — добавил он.
— Конечно, присоединяйтесь, — ответил герцог. Кэтрин взмолилась, о поддержке свыше. Неужто его самоуверенность не знает границ? Впрочем, разве мало тому доказательств?
Гости направились к столу. На серебряных подносах, украшенных цветами и фруктами, розовели лососина, омары, мерлан. Здесь были запеченная говядина, подносы с молодой курятиной, дичью, куропатками, фазанами, начиненными орехами, рулеты из телятины, бараньи ножки, приготовленные на пару овощи, сладости. Как только пустел один поднос, на его место приносили другой, запас деликатесов не истощался.
Кэтрин, глядя на все это изобилие пищи, испытывала лишь отвращение. Рядом был Доминик, она ощущала его присутствие. Его видели и другие, он не мог не привлекать внимания, и Кэтрин волновалась за него.
— Почему бы нам не поужинать на террасе? — предложила она, надеясь таким образом избавить Доминика от ненужного внимания. — Там сейчас куда приятнее.
— Напротив, здесь, мне кажется, весьма мило, — возразил, осклабившись, Доминик. — Но если вам нехорошо…
Ей хотелось убить его, но она лишь мило улыбнулась.
— Мне хорошо. Давайте ужинать здесь.
Осгуд и герцог облегченно вздохнули. Есть стоя не очень-то и приятно.
Доминик усадил Кэтрин. Подождав, когда сядут остальные, он сел рядом с ней. Напротив оказалась леди Кампден. Подле нее — высокий красивый мужчина. Очевидно, дама все же передумала ехать домой.
— Вижу, леди Кампден нашла себе другой объект, — заметила Кэтрин с фальшиво-теплой улыбкой.
— Ай да Стоунлей, — протянул Доминик скорее удивленно, чем раздосадованно. — Ну что же, я рад, что даме не придется скучать.
Слуги налили вино в бокалы, а затем на стол были водружены хрустальные графины. Вино было не тем, к которому привыкла Кэтрин дома. После объявления войны французское вино в обществе пить было не принято. Поэтому здесь подавали густое и темное, непривычно крепкое португальское.
Катрин не давали покоя отношения между леди Кампден и Домиником.
— Ты уверен в том, что не хотел бы сам насладиться обществом этой достойной леди? — спросила она, понимая, что поступает неприлично.
— Чуть раньше… Да, был бы не против. Но сейчас и нахожусь в куда более приятном обществе.
Сердце Кэтрин забилось быстрее.
— Твоя беззаботность меня удивляет. Леди напротив готова была взять тебя с собой, а теперь ты ее упустил. Мы с дядей скоро уезжаем, и куда денешься ты?
— Естественно, не туда, куда мне хотелось бы больше всего, — к местечку между твоих точеных ножек.
Кэтрин ярко вспыхнула и уставилась в тарелку. Она злилась на Доминика, но отчего-то чувствовала себя польщенной. Аппетита у Кэтрин не было, и она с трудом заставляла себя жевать. Ей казалось, что ужин никогда не кончится. В самом разгаре трапезы к ним подошел хозяин дома, герцог Мэйфилд.
— Прости, что пропустил твой приезд, старина, — сказал Доминику герцог. Доминик встал и пожал его руку. — Не хотел бы отпустить тебя, не обменявшись хоть парой слов,
— Приятно повидаться, Мэйфилд. Как герцогиня и леди Джорджия?
— Прекрасно, спасибо. С прискорбием узнал о смерти твоего отца. Он был, конечно, не подарок, но все же человек неплохой.
Кэтрин замерла. Как бы ни притворялась она, что разговор ей неинтересен, она ловила каждое слово. Господи, только бы он не допустил ошибки.
— Так говорят, — сухо ответил Доминик, — только мне нечего сказать по этому поводу.
— Да… Впрочем, думаю сейчас, когда старик ушел от нас, не стоит поминать его лихом. У тебя есть Грэвенвольд, с ним хватит забот, чтобы отвлечься от грустных мыслей.
— Да, так многие мне говорят.
— Я уверен, у тебя получится.
— Да, пожалуй, — ответил Доминик. — Я всего неделю как в Лондоне, а уже успел соскучиться по Грэвенвольду.
Кэтрин тоже немного успокоилась. Ну и самообладание у этого цыгана! Вежливо попрощавшись с Мэйфилдом и заверив его, что вечер удался на славу, Доминик снова сел рядом с Кэтрин. Странно, казалось, будто он в самом деле хорошо знал этих людей. Будто его отец и вправду был маркизом Грэвенвольдом, будто…
Кэтрин чуть не вскрикнула. Внезапно в памяти всплыл другой прием. В тот вечер там тоже был высокий темноволосый мужчина. Она не видела его лица, но очень хорошо запомнила его фигуру, цвет его волос.
Тогда одна из дам сказала, будто о нем говорят, что он из цыган! Господи! Неужели такое бывает?!
— Ты — тот самый, — пробормотала она. — Ты. — Найтвик.
Доминик угрюмо усмехнулся:
— Я был Найтвик, пока отец пребывал в добром здравии. Но сейчас он почил в мире, оставив мне Грэвенвольд.
Кэтрин облизнула внезапно пересохшие губы.
— Ты… ты знатный человек, аристократ. Почему ты мне не сказал?
— Я думал, что это не важно.
— Ты считаешь себя джентльменом. Как мог ты вести себя так, как вел? Как мог ты делать то, что делал?
В зеленых глазах заблестели слезы. Кэтрин даже не пыталась их скрыть. Она отодвинула стул и собралась встать. Доминик схватил ее за руку и крепко сжал.
— Сиди.
— На случай, если ты не заметил, — процедила она сквозь зубы, — не ты тут распоряжаешься.
— Сиди, говорю.
Он дернул ее за руку, и Кэтрин осталась сидеть. Видимо, он был зол не меньше, чем она, но умудрялся сохранять такое лицо, будто ничего не происходит.
— Улыбайся, — прошептал он так, чтобы было слышно только ей, — и моли Бога, чтобы семья твоя ничего не узнала о нашем маленьком приключении. Надеюсь, ты в этом заинтересована не меньше меня.
— Пошел к черту, — прошептала Кэтрин.
И все же она понимала, что Доминик прав. Изобразив на лице улыбку, Кэтрин сделала вид, что ведет непринужденную беседу, изредка вежливо кивая головой. С каким удовольствием она расквасила бы этот красивый нос. С каким удовольствием уткнулась бы в подушку и разрыдалась.
Но, увы, здесь было светское общество. Она должна была притворяться, что сидеть рядом с ним хорошо и приятно, что болтать с ним о пустяках — вовсе не пытка, от которой готово разорваться сердце. Доминик, казалось, не замечал ее состояния, и Кэтрин изо всех сил изображала непринужденность. Но как только ужин закончился, она встала и, стараясь не привлекать внимания, подошла к дяде Гилу.
4
Речь идет о войне 1775-1783 годов, которую ясли Ссверо-Амс-риканскис колонии Англии за свою независимость. — Примеч. пер.