Иногда, сжалившись над нашими желудками (или же слишком увлеченная делами подруг по движению, что будет вернее), мисс Хадсон заказывала еду в ресторанчике на углу у причалов — там готовили очень достойно, особенно столь ценимый Холмсом татарский бифштекс. Но сегодня, похоже, на такую удачу рассчитывать не приходилось — мисс Хадсон все еще дулась на моего друга.
В полном молчании мы прошли в столовую.
Усевшись на свое место, я с понятным трепетом заглянул в тарелку — и был приятно поражен, не обнаружив там ни торчащих из клейкой субстанции осколков скорлупы с прилипшими к ним перьями, ни спекшейся до состояния угля пластинки бекона. Над тарелкой возвышалась аппетитно выглядящая и пахнущая не менее привлекательно пористая масса, более всего напоминающая великолепный омлет — как по цвету и запаху, так и по вкусу, в чем я не преминул немедленно убедиться.
Блинчики тоже оказались выше всяческих похвал. Даже Холмс, вкусы которого последнее время носили несколько специфический характер, отдал им должное. Я уже собирался озвучить свое восхищение столь разительным успехам Элеоноры в этой области, но меня опередил Холмс, в изысканных выражениях превознеся кулинарное искусство мисс Джейн.
Мисс Джейн снова мило покраснела и потупилась. Элеонора фыркнула и заявила, что убитое над плитой время Джейн могла бы потратить с куда большей пользой — как для себя, так и для общества.
Ну, конечно же! Этим великолепным завтраком мы были обязаны именно ей, маленькой мисс Джейн!
Моё восхищение этой прекрасной юной девушкой сделалось просто безграничным — особенно после того, как она тихонько возразила мисс Хадсон, что вовсе не считает обременительным приготовление завтрака для такой приятной компании. Глаз она при этом не поднимала, и говорила негромко, но сразу же делалось ясно, что эта хрупкая девочка не так слаба и беззащитна, как могло бы показаться на первый взгляд. Может быть, виновата старческая сентиментальность или же эйфория, в которую я впал после вкусного завтрака, но на какой-то миг подруга нашей взбалмошной Элеоноры показалась мне живым воплощением Великобритании. Такая же скромно одетая и неприметная, хрупкая и беззащитная снаружи, но хранящую глубоко внутри несгибаемый стержень.
К тому же она не стала охать и вскрикивать, когда во время завтрака заметила мою механистическую руку — признаюсь, я специально несколько раз менял заключенные в ней приборы, чтобы немного поразвлечься. Но юная леди повела себя в высшей степени достойно — только слегка расширила глаза в самом начале, а потом уже не обращала ни малейшего внимания — и даже не вздрогнула, когда я, передавая солонку, нарочно коснулся ее запястья отполированным медным суставом. Вот что значит настоящая англичанка! Даже наше безумное и безбожное время неспособно испортить такую выдержку.
После завтрака мы снова вернулись в гостиную. Холмс расположился в своем любимом кресле, я же пристроился на неудобном диванчике у окна, уступив свое кресло прелестной юной гостье, куда та и поместилась не без изящества. Элеонора пристроилась рядом, с независимым видом присев на обтянутый кожей подлокотник.
— Верите ли вы в проклятия, мистер Холмс? — спросила мисс Джейн, когда все мы уютно устроились и приготовились слушать ее историю.
Вопрос прозвучал настолько нелепо, что я с трудом удержался от смеха. Но для нашей гостьи ответ Холмса, похоже, был крайне важен — лицо ее оставалось совершенно серьезным и напряженным. Она даже подалась вперед всем телом, впившись в Холмса своими удивительными голубыми глазами. Боже, как она была хороша в эту минуту, у меня даже защемило в груди. Я не мог понять, почему она напоминает мне мою покойную жену, да будет земля ей пухом, ведь внешнего сходства между ними не было. Но, услышав сдержанное напряжение в голосе и увидев эти удивительные глаза, сверкающие внутренним огнем, я понял — вот оно!
В Джейн горело то же самое неукротимое внутреннее пламя, что и в моей горячо любимой бедной маленькой миссис Ватсон. Редкое качество, которое только и может сделать женщину истинно прекрасной.