Люди, люди! Молодые, старые, женатые и холостые - все про меня плохое думали.
А Богдан - нет. Богдан был не такой. Он мне как солнце горячее душу согрел. Сердце мое согрел. Я снова на свет родилась. Я все плохое, все гадкое от людей позабыла.
Не приставал он ко мне - нет. Он на пекарню по делу пришел. Два Степана его позвал. Я работала в день и увидела его из окна. Со спины сначала увидела. Он высокий был. В плаще был и в шляпе. Таких шляп никто не носил. Черная, поля широкие. Два Степана руками размахивал. Говорил что-то. А Богдан молчал, слушал. Он был как чужой, совсем чужой на пекарне. Он только слушал. Потом обернулся. Меня не увидел. На окна глянул. Один только раз глянул, а сердце мое, как уголек, загорелось. Бог мой! Бог! Что это? Что есть любовь? Когда слова говорят? Когда тебя за руку берут? Цветы дарят? Нет, нет! Любовь - это один взгляд, и твое сердце в огне. Пусть, пусть мое сердце сгорит, только чтобы он всю жизнь на меня глядел.
Один, один только раз на меня он глянул, а я про себя забыла. Мне Паша Гречиха что-то кричала, а я не слышала. Холодом жарким душу мою обожгло, когда я его увидела. Лицо у него было смуглое, волосы черные и усы. Я подумала, что он наш - щявале. Нет, нет, не щявале. Он мне потом рассказал, что мать его русской была, а отец молдаванин. И глаза у него были отцовские. Не черные, а как желудь спелый. Глянет раз на тебя и, кажется, все про тебя уже знает, всю твою душу, до самого чистого донышка знает. Скольким я людям судьбу гадала, скольким угадывала. А Богдана разгадать не могла. Пробовала. И линии у него на руке помню. Самая главная - жизни, до сорока лет доходит, а дальше обрыв, дальше две тоненькие тянутся, а с линией жизни не сходятся. Я боялась ему говорить об этом. Я о прошлом его гадать пробовала, тепло от ладони чуяла, сердце его горячее чуяла, а сказать ничего не могла. Будто не ему, а себе гадала. А самой себе доли-судьбы не нагадаешь. Нет, нет, себе самому никто еще не сумел нагадать. Потому что себе самому только счастья желаешь. Так, так, тебе говорю.
Гляжу на него - кто он и что он - не знаю.
Стоят они вдвоем у забора. Высокий забор в пекарне. Плакатом обтянут. "НАША ЦЕЛЬ - КОММУНИЗМ!" - написано на плакате. А сверху колючая проволока на железяках. Зачем эту проволоку повесили? Кто через нее перелазить надумает? Не было таких дураков на пекарне. Все в проходную шли. Два Степана "Москвичом" вывозил. А Ветеран и Паша Гречиха своим ходом сумки с маслом тащили. Макуха, охранник, в будке сидел, червяк малокровный. Зиму и лето в войлочных сапогах ходил. Очки толстые на нос нацепит, высунется в окошко и Ветерану: "Что несем, Семен Петрович?" А Ветеран в ответ: "Что несем - все наше, народное…" Иногда, под настрой, и Макухе подкидывал "процентовку" в газете: "На! Поправляйся! А то нюх потеряешь…" Макуха и рад. Он, как собака, в своей будке сидел. А что за спиной его делается - не хотел видеть. Все мимо него пронести было можно. И проволоку колючую на забор вешать не надо.
Нет, висела. И плакат про коммунизм висел. Два Степана к нему подошел, потянул, палец гвоздем уколол, разозлился, дернул сильнее, под ноги бросил. На забор показал Богдану. Богдан кивнул и пошел к проходной, как чужой сам себе. А куда? Куда он пошел? Я в халате белом была. Я хотела, как есть, побежать за ним. Не успела. Выбежала- его нет. Нигде. Кляла себя, что не узнала, кто он, откуда. Где хоть живет? К Два Степана хотела спросить подойти. Не за так, пусть обнимет меня, а стерплю. Только б сказал, кто этот человек.
Я уже и решилась так сделать. Только Богдан пришел через смену в пекарню.
Рабочие фанеру к забору прибили, до самой проволоки высотой. Богдан стал на скамейку и быстро-быстро начал углем рисовать. Сперва непонятно было. Потом краской по углю обвел, и получилась картина. Комбайны едут по полю. Хлеб убирают. А с краю тетка стоит. Лицом - фотокарточка Паши Гречихи. Хлеб держит на рушнике. У самой рот до ушей. Вот, мол, люди, глядите! Все в этом хлебе по процентовке - все двадцать килограммов масла. А сверху, над картиной, слова:
"ХЛЕБ - БОГАТСТВО И БЛАГОСОСТОЯНИЕ СОВЕТСКОГО НАРОДА!"
Два Степана вокруг картины бегал. То с одного боку глянет, то с другого. По плечу Богдана хлопал: "Талант! Золотые руки!" Правду, правду сказал - золотые.
Вся смена вышла на эту картину глянуть. Грузчики Паше Гречихе кричали: "Гречка! Ставь магарыч! Ты как невеста вышла!" Гречиха отмахивалась: "Дулю вам с маком, а не магарыч 1" А самой тоже было приятно. Она молодой на картине была нарисована. Точная копия. Только хлеб на рушнике не похожим вышел. Мы на пекарне одни "кирпичи" для народа пекли. А на картине хлеб был круглый и пышный. Ясно, что с "процентовкой" такие выходят.