Я осмелела:
"Ну и смотри! - И голову подняла.- Сколько хочешь смотри…"
Он взял меня за руку: током горячим по телу прожгло. Я хотела, чтоб он меня крепко-крепко обнял. А он не обнял. Он спросил:
"Хочешь посмотрим закат на Дунае?"
"Хочу…"
Мы к Дунаю пошли. Мне было чудно. Я не понимала, зачем нам смотреть закат. Я его сто раз видела в своей жизни. И на зорьке,
I I D
- восход. И зимой, и летом. Я в Измаил на ярмарку с мачехой ездила. Все я видела. Только не так, как он видел. Я жизнь видела, а он краски в Жизни. Начал мне объяснять все цвета и оттенки. Я даже не знала, что столько оттенков бывает. И на вербах оттенки, и цвет дымки на другом берегу Дуная, и как солнце в воде отражается, и много всего.
"Самое трудное,- он мне сказал,- это передать цвет воды…"
"Что тут трудного? - спрашиваю.- Вода желтая…"
Он улыбнулся, чудно улыбнулся, будто виноват передо мной.
"Нет, Сабина,- сказал.- Это только так кажется на первый взгляд. Посмотри вон туда. Видишь, грань между светом и тенью. Ближе к нам лаковый отблеск, а дальше волнистая рябь. Вот эту грань между ними передать очень трудно…".
"А зачем тебе эта грань?" - я спросила.
"Надо,- сказал.- В этом весь смысл…"
Чудно было мне его слушать. Зачем, думала я, он себе этими гранями голову забивает? Золотые руки у человека. Два Степана верно сказал. Богатым мог стать. Дом построить, машину купить. Без обмана, своими руками. Я видела в Тараклии на ярмарке художник картины свои продавал, Красивые, очень красивые. На одной розы жарким цветом горят. На второй лебеди в озере плавают. А посреди озера островок. Трава зеленая, и домик под черепицей красной. За розы художник десять хрущевых просил. За лебедей - пятнадцать.
Картин с лебедями у него было много. Может, штук десять, а может, и двадцать. Пятнадцать помножить на двадцать - кучу хрущевых в день заработать можно.
"Ты тоже такую картину,- Богдану говорю,- нарисуй!"
Он улыбнулся и волосы мои погладил.
"Лебеди - это тоже халтура, Сабина. В лучших вариантах - подражание примитивистам…"
"А кто это - примитивисты?"
"Есть такие художники,- объяснил.- Только они тоже грань чувствуют. Примитивизм - тонкое дело. Грань переступил и получатся лебеди, по пятнадцать рублей за штуку…" - За руку меня взял, ладонь мою своими ладонями обхватил, подул губами:
"Скучно тебе все это слушать?"
"Неправда твоя! Не скучно…"
"Скучно, скучно - вижу. Ну-ну! Не сердись. Расскажи о себе…" - А сам ладонь мою дыханием своим греет, сердце мое греет. Мне жарко стало. Все тело мое задрожало. Я обнять его захотела. Сильно, сильно обнять. В глаза его заглянула, и тоже мне показалось, что я его уже где-то видела. Не на улице, нет, а будто он снился мне, когда я одна была, когда я домой возвращалась со школы, когда я сама с собой была, как солнце, как ветер, Когда я к себе самой возвращалась, в чистый колодец, на самое дно души возвращалась, когда я ночь над Дунаем видела, людей у костра видела, песни их слышала, когда я сама была сильной, царевной была. У шатра сидела, и он, Богдан, со мной рядом был. Только я об этом ему не сказала. Я о последнем, близком, ему рассказала. О школе, не про сережки, а про то, что учила, ему рассказала. Я хотела, чтобы он не подумал, что я темная и забитая. Про химию рассказала, про Наталью Степановну, как она к доске меня вызывала. Он слушал. Внимательно слушал. Он умел слушать. А когда я про географию вспомнила, улыбнулся и ладонь мою крепко сжал:
"Молодец, Сабина! Все верно. Главный город у нас - Ахиллея. А река - Дун amp;й… Мы здесь рождены…- Помолчал, прищурил глаза в далекую дымку на том берегу и себе самому повторил: - Здесь рождены! А своего не знаем… И хотят, чтобы не знали…- Потом ко
8. "Знамя" № X.
мне обернулся: - Ты дрожишь… Замерзла? Хочешь ко мне пойдем?"
Спрашивает. Конечно, хочу. Куда скажет, туда и пойду. Только бы вместе с ним…
На квартире он жил по Севастопольской улице, у Эльвиры. Она вторую полсотню лет давно разменяла. А красилась, как молодая, и брови выщипывала, и губы помадой в три слоя подмазывала. Днями на картах себе гадала. Смех! На картах себе гадать - себя самого обманывать. Когда ни приду - сидит на веранде, карты "рубашками" вверх на столе разложит. "Чирвы", "бубновые" под один локоть, "дамы" в сторонку, а себе одних королей и валетов подсунет и шепчет:
"Где ж ты мой суженый? Где ж ты мой интэрэсный? А? А? Подскажи, Кунечка?"
А Кунечка рядом сидит на стуле - хвост распушил, глаза желтые жмурит - на хозяйку свою не глядит. Эльвира карты смешает, возьмет его на руки:
"Куня! Ну что ты такой пэчальный сигодня? Ты кушать хочешь? Куня мой кушать хочет. Иди, иди сюда!-посадит его на шею, сидит, трясется, подшептывает: - Куня хлбпчичко! Куня мальчичко!-И давай его целовать в морду кошачью. Поцелует, скривится: - Фу! Фу! От тебя рыбой пахнет! Ты нечистоплотный, Куня! Брысь отсюда! - Одеколоном шею помажет.- Фу! Фу! - морщится.- Какой пакостный запах у рыбы".