"Я б и вас не видал, када б вы не пришли".
"Отказываетесь, значит, от показаний?" - спросил горбоносый, но без обиды.
"Категорически! - замахал руками дедок.-На словах -пожалуйста. В свидетели - категорически!" - И в угол забился, газетку раскрыл, про японский воздух начал читать…
Усатый бумагу спрятал и на гусыню взглянул:
"Значит, так… Вам, как пострадавшей, придется выйти… Сейчас остановка будет. Пятнадцатое отделение. Напишете, сколько у вас денег пропало…"
"Ой! Ой! - захлопала крыльями теща.тамбовская.- Бог с ними, со ста рублями… Товарищ сержант… Бог с ними. Пусть подавится… Мне к сыну надо… Мне на свадьбу… Сын женится… Вот телеграмма".
"Ладно, дело ваше.,.- отмахнулся усатый и за руку меня взял: - Двигай1"
В тамбур вышли. Толкнули меня к двери. Закурили, шепотом разговаривать начали. Дизель шел, не было остановки.
Ночь на мою душу упала, темная ночь. Куда я еду? Куда? Мне к Богдану надо. Богдан меня дожидается. Он один. Ему одному долго нельзя быть. Бог мой…
Поглядела на них, в глаза поглядела:
"Отпустите! Молодые! Красивые! Удачи вам пожелаю! Счастья, здоровья! Большими бирэво стать пожелаю! Отпустите! Я все ей отдала. Сумку и деньги отдала… Я сто рублей не взяла… У нее совести нет…"
"А когда денег много, совесть не надо,- горбоносый мне улыбнулся, сладко так улыбнулся. И усатому подмигнул: - А? Вишенка, Петь…"
Усатый зевнул:
"Смотри, может червивая".
"Проверим…"
Дизель остановился.
Горбоносый толкнул меня к двери. Крикнул усатому: - "Ахил- лейским вернусь…"
И потянул меня за собой в темень ночную.
"Идем, идем,- зашептал.- Дознание проведем… Не боись… Что дрожишь? Не дрожи, моя вишенка…- Обнял меня, псиной от него пахло, вином пахло. Я увернуться хотела, я убежать хотела. Где мы? Что это за станция? Сроду тут не была. Темень, черная темень вокруг. Огонек далеко-далеко на небе горит.
"Стой! Куда ты меня ведешь? Подожди…"
Не ответил, тянул меня за руку.
"Отпусти. Я прошу… На сто лет тебе счастья желаю. Отпусти… Я отдала… Я все отдала…"
"Все? - спросил горбоносый.- Нет, все ты не отдала… Кое-что у тебя еще есть…"
"Пусти. Ну?.."
Не отпустил. Я споткнулась, упала.
"Больно… Пусти… Не убегу я… Пусти…/.
"Кто тебя знает? У тебя ножки хорошие… Быстрые ножки…- И дернул за руку: - Вставай! Не рыпайся. Протокол у меня… Факт с поличным… Секешь, вишенка?" - И дальше меня потянул. Я голову в небо подняла. С неба иголки колючие падают. Бог! Бог! Защити меня! Спрячь меня!
Глянула на него.
"Постой! Я прошу… Куда ты меня ведешь? Постой, молодой-красивый…"
"Щас, щас,- отозвался,- есть тут одно местечко… Комфорта не обещаю… Но лучше чем кэпэзэ… Щас согреемся… Расскажешь свою биографию… Не спеша, подробно расскажешь…"
Голос у него хриплым был, пальцы железные крепко меня держали, глазами собачьими в темень глядел, все видел, не споткнулся ни разу, знал, куда мы идем. Знал, знал…
Акация в темноте живой тенью качнулась, забелела стена, окна без стекол, черные окна.
"Все! Вот и отель наш. Прошу!" - толкнул меня в душную темень; соломой гнилой запахло, кизяком запахло. Фонариком посветил и повалил меня на гнилую солому. Псиной, кислятиной от него несло. Я дышать не могла, Я голову вывернула, крышу худую увидела, небо увидела, чистое было небо, ветер гнал тучи и луна светила, луна на меня глядела. Два Степана сказал: "Ваше солнце…" Нет, это не наше солнце. Нет, в этом свете нашего солнца. Это нас не согреет. Никто не согреет. Никто не спасет. Правду Богдан сказал: "Никто не спасет". Богдан, мой Богдан! Что со мной делают? Что делают?!
"Пусти! Собака! Пусти…- руками что силы было хотела его оттолкнуть.- Пусти! Что ты делаешь? Душа псиная… Пусти… Веди меня к власти своей! В тюрьму веди…"
"Зачем в тюрьму? - прохрипел горбоносый.- Такую вишенку в тюрьму? Не-е-ет…" - И губами своими слюнявыми к груди моей присосался, кофту порвал, железными лапами в тело вцепился.
"Пусти! Слышишь? Заразная я… Болею я… Пусти-и!"
"Испугала! Кого испугать захотела? Костаки не испугаешь… Не-е-ет! Костаки свое возьме-е-ет! Стой, стой-не рыпайся..," Шинель свою псиную расстегнул, придавил мне коленом живот.
"Больно! Мне больно, слышишь? Пусти! Я сама…"
"Так бы сразу…" - Отвалился, запыхался.
Отдохни, отдохни, думаю. Я сниму, я все с себя сейчас сниму.
Небо глядело в окно, чистое небо. Луна глядела. Спаси меня, ночь, спаси, луна. Рванулась я, что было силы рванулась, к небу рванулась. Вот оно близко, вот луна близко. Еще один шаг!
Нет, не смогла вырваться. Схватил меня за ногу.
"Сама, говоришь? Я-я-ясно!" - И упал на меня, как зверь дикий упал, как коршун упал, рот мой ладонью вонючей закрыл, вошел в меня, всей своей силой собачьей вошел, стонал, шею мою кусал, грудь кусал. Господи, сколько ты можешь так мучить?