Последние часов двадцать на H-19 мы провели в поле, изображая воздушные штурмы в составе курсантских вертолетных рот. Мы летали на разведку, днем и ночью выполняли перегоночные полеты и принимали участие в планировании штурмовых операций, выполняемых множеством вертолетов в разомкнутом строю.
Ближе к концу подготовки на H-19 в ходе наземных занятий мы стали все чаще и чаще видеть «Хьюи».
— «Хьюи» — новейший армейский многоцелевой вертолет, — раздался голос за кадром, и экран заполнил «Хьюи», летящий на малой высоте. Камера дала крупный план на втулку винта, вращающуюся над гондолой двигателя. — Газотурбинный двигатель T53-L-11 развивает мощность в 1100 лошадиных сил, однако весит лишь пятьсот фунтов. В общем, турбина — это реактивный двигатель, но в его выхлоп помещен вентилятор[3].
Анимационная вставка показала двигатель в разрезе. Двенадцатидюймовый вентилятор вращался в потоке газов, выходящих из реактивного двигателя.
— Этот вентилятор связан с трансмиссией валом, проходящим через двигатель. Давление газов, идущих через вентилятор создает достаточно мощности, чтобы вращать сорокафутовый несущий винт и восьмифутовый рулевой винт и поднимать в воздух машину весом в 5000 фунтов, плюс 4500 фунтов полезной нагрузки.
Анимация растворилась и мы увидели уходящий «Хьюи», готовящийся спикировать на джунгли.
— Обтекаемая конструкция «Хьюи» позволяет выдерживать крейсерскую скорость в 120 узлов.
Тут мы захохотали, потому что наш H-19 летал на скорости в 80 узлов. Дальше в фильме показали «Хьюи» на посадочной площадке. Как и сказал комментатор, он принялся подниматься вертикально.
— Хотя это и не рекомендуется, в обычный день «Хьюи» способен подняться вертикально до высоты в 10000 футов.
Дальше фильм показывал разные модификации «Хьюи». Медицинский (медэвак), который мог нести шесть носилок, ганшип с пулеметами, ракетами и гранатометами, где прицеливание выполнял пилот[4] и транспортный вертолет — слик, который брал десятерых солдат, плюс еще два члена экипажа вели огонь из пулеметов в дверях.
Первое мое впечатление от машины было — это просто песня. Когда инструктор нажал кнопку стартера на рычаге шаг-газа и двигатель начал медленно раскручивать лопасти, не раздалось отрывистого кашля и рева, к которым я так привык. На рабочих оборотах не было грохота, вибрации, тряски, только мягкий вой турбины. Инструктор дал мне знак, чтобы я поднял шаг-газ. Несущий винт слегка загудел, увеличивая шаг и машина оторвалась от земли так, будто падала в небо. Я слишком сильно нажал на педали и хвост вильнул туда-сюда. Это был обычный эффект от чувствительного управления; он назывался «Хьюи шаркнул».
Тяжелый гул несущего винта — это характерное «вуп-вуп-вуп» — шел из-за его размера. Сорок восемь футов от законцовки до законцовки, плюс хорда (ширина) в 21 дюйм. Балластные грузы в законцовках придавали всей системе сильнейшую инерцию. Инструктор показал это, использовав трюк, на который способен лишь «Хьюи». На земле при нормальных оборотах винта (330 в минуту) он заглушил двигатель, поднял машину в висение на четыре фута, сделал полный оборот и опять посадил. Невероятно! Любой другой вертолет не поднялся бы ни на дюйм, так бы и остался на земле, пока винт не остановится. Эти большие металлические утяжеленные лопасти здорово послужили мне во Вьетнаме. С их мощью и инерцией я легко рубил всякие мелкие ветки.
В ходе ознакомления с «Хьюи» Пэйшнс гоняла меня дома по контрольным картам. Ее методом была негативная мотивация. Если я ошибался, она пинала меня по голени. Я так хорошо выучился, что даже сейчас, когда я вспоминаю предполетную карту «Хьюи», нога начинает болеть. Мы летали по часу каждый день и этого хватило, чтобы завершить ознакомление. Дальше пошли полеты по приборам.
Мы были одними из первых курсантов, которые обучались слепым полетам. Обычно вертолетчики всегда поддерживали визуальный контакт с землей. Для старых пилотов ПВП (правила визуального полета) и ППП (правила полетов по приборам) были одним и тем же: «просто вижу поверхность» и «просто просматриваю поверхность». Если погода портится, летишь ниже и медленнее. Если испортилась совсем — садишься в чистом поле. Такая невинная философия доживала свой век. Вертолет отправлялся на войну, а на войне нельзя лететь низко и медленно или садиться просто потому, что погода испортилась.
Мне очень нравилось обучение слепым полетам. Вы поднимаетесь в «Хьюи» с инструктором, разворачиваете шторку (устройство, дающее вам возможность видеть только кабину) и летаете над всей Алабамой, выполняя посадки в аэропортах, которые никогда не видели, а потом возвращаетесь, так и не увидев ни земли, ни неба — ничего, кроме внутренностей кабины. На экзаменационном полете я слетал из Форт-Ракера в Гэйнсвилл, во Флориде и обратно, выполнив четыре захода на посадку на незнакомые аэродромы и два пересечения трасс. Полет, похожий на сон, продолжался четыре часа. Единственное, что говорило о том, что я лечу — движущиеся стрелки приборов и переговоры с разными диспетчерами. Эта подготовка понадобилась мне во Вьетнаме всего несколько раз, но когда это случалось, она спасала мне жизнь.