— Вас понял, «Священник-база». Конец связи.
Ближе к Анкхе земля уходила вниз, я опустил шаг-газ и машина начала медленно снижаться. Прямо перед нами, к северу от дороги, был холм Гонконг, западная граница лагеря Рэдклифф. Зона «Гольф», вертолетодром, очищенный от деревьев, зиял посреди джунглей.
— Зона «Гольф», «Священник восемь-семь-девять», в пяти милях к востоку, жду указаний к посадке.
— Вас понял, «Священник восемь-семь-девять». Посадку разрешаю, заход прямой южный, дорожка три. Следовать указаниям с земли.
За южным рубежом лагеря шла тощая речушка Сонгба. Двумя милями южнее, у деревни Анкхе она становилась в сотню ярдов шириной. Близ реки, между деревней и лагерем, была маленькая взлетная полоса, построенная французами. Теперь с нее взлетали самолеты Кавалерии.
Лиз ответил, что понял указания зоны «Гольф» и я повернул вправо, чтобы сделать круг и вернуться к полю южным курсом, для прямого захода.
— Держись повыше, пока не подлетим, — сказал Лиз.
Ладно…
Сверкало солнце. Мы прошли над джунглями к северу от лагеря, и развернулись на юг, чтобы зайти на трассу три. Я начал снижение примерно за милю, на высоте в тысячу футов. Наша передовая группа проделала колоссальную работу. Зону «Гольф» усеивали тысячи пней. Вокруг нее плотной стеной стояли деревья.
— «Священник восемь-семь-девять», прошел четвертый.
— Восемь-семь-девять, посадку разрешаю.
Я сбросил шаг и немного взял на себя, чтобы начать выравнивание. Мы снижались и вершина холма Гонконг заслонила горизонт. Вблизи зона «Гольф» выглядела очень неровной.
— Мужик, только глянь на эти пни, — сказал я.
— С ума сойти.
Между шестью параллельными линейками вертолетов шли автомобильные колеи — по грязи, между пней. Палатки цвета хаки, грузовики, фургоны с водой, джипы, люди — всего этого было в избытке на южной части зоны «Гольф». Там мы и будем жить.
На пяти сотнях футов я пересек просеку, отмечавшую северный рубеж лагеря. Кромка зоны «Гольф» была еще в пятистах футах впереди. Среди деревьев стояли сотни одноместных палаток. Тысячи наших солдат стояли лагерем внутри периметра, охраняя нас.
На высоте в двести футов я резко взял на себя, чтобы «Хьюи» быстро сбросил скорость перед посадкой. Прямо над срезом приборной доски, на южной стороне зоны «Гольф», я увидел человека, который махал нам руками с джипа.
— Видишь его?
— Вижу, — сказал я.
На высоте, над центром неровной грунтовой дорожки, я перешел в висение. Я боялся, что рулевой винт заденет неровную землю. Человек, махавший нам, теперь показывал, чтобы мы зашли на площадку между двумя вертолетами. Мое отсутствие опыта давало о себе знать. Я слишком сильно дал ногу, машина дернулась к площадке.
— К рулевому винту в «Хьюи» надо привыкнуть, — заметил Лиз.
Шесть недель назад я без проблем обращался с педалями. Теперь я жал на них, как курсант.
— Почему сейчас-то не выходит? — пожаловался я.
— Это так у всех, Боб. Просто нужно полетать, чтобы почувствовать машину. Опыт ничем не заменить, сам знаешь.
Чтобы обратиться ко мне, Лиз использовал напольный выключатель. Он не хотел прикасаться к ручке управления, пока я был в висении.
Я проплыл над очень крупным пнем и нацелился на площадку. За хвостом поднимался обратный склон. Взяв на себя, чтобы остановиться, я так и представил, как крутящийся рулевой винт врезается в землю. «Хьюи» всегда зависает, опустив хвост. Я был слишком осторожен. Повел машину вниз настолько мягко, что нас подхватил порыв ветра. Парировал слишком сильно, и мы провалились вниз. Опять слишком сильно парировал, и мы подскочили.
— Расслабься, — сказал Лиз. — Все у тебя нормально получается.
Такие вещи инструктор говорит курсанту, который слишком нервничает. Щеки у меня вспыхнули.
Сначала коснулся земли конец левого полоза, потом правого, после этого машина неуклюже качнулась вперед и остановилась.
— Все, что тебе нужно — слегка поработать над последними тремя футами, — сказал Лиз. — Маршрут и заход ты выполнил первоклассно.
Человек на земле проводил ладонью поперек горла, сигналя, чтобы мы заглушили двигатель.
Вот так я и сделал свою первую посадку на землю Вьетнама.
Мы швырнули свои мешки в джип. Ричер остался у вертолета, чтобы присматривать за разгрузкой добра с «Кроэйтана». Мы проехали ярдов пятьсот по корням, перепаханным протекторами и я увидел пять воздушных кранов, о которых столько слышал. Даже по вертолетным стандартам они смотрелись неказисто. Вертолет-скелет, который может поднимать 20000 фунтов. [7]Съемные модули, размером в подвижный дом, отлично вписывались им под брюхо; в каждый такой влезала полевая операционная. Они могли нести на подвеске тяжелые орудия и любой армейский летательный аппарат. Включая «Чинук», который обычно эвакуировал сбитые «Хьюи».
— Добро пожаловать в лагерь Рэдклифф, — сказал капитан Оуэнс, офицер планирования штаба. Он вышел из штабной палатки, одной из двух «общих» (такие занимают 20 на 40 футов). В ней он и жил с еще одним офицером планирования, третьим чиф-уоррентом Уайтом.
— А с чего такое название — Рэдклифф? — спросил Лиз.
— Это был майор в передовой группе. Погиб на перевале Мангянг, — ответил Оуэнс.
— Это где? — спросил я.
— Миль двадцать по дороге, — сказал Оуэнс. Его зеленая футболка потемнела от пота. — По дороге в Плейку, — добавил он. Потом снял потемневшую шапку и задрал футболку к лицу. Из его волос закапал пот и потек по щетине. — Сбили над перевалом в трех тысячах футов, из пулемета 12,7. Трассы его провожали до самой земли.
— Ну и как тут? — спросил Лиз, с трудом доставая свой мешок из джипа. Весу в мешке было, как в самом Лизе.
— Неразбериха полная, — Оуэнс перегнулся через заграждение с шапкой в руке. — Каждую ночь по периметру перестрелки. И по большей части это наши стреляют в свои же патрули, которые возвращаются.
Он повернулся к северу.
— Вот там прошлой ночью, — показал он пальцем, — пятерых убили, пока они возвращались. Я бы вам не советовал разгуливать ночью по лагерю. «Сапоги» нервные, могут и грохнуть. Вообще, я их не обвиняю, кое-что делает и ВК. Физически границы у лагеря поставлены не везде, так что не всем ясно, где они. Часовые путаются, бьют по всему, что движется, или поднимает шум.
Внезапно Оуэнс рассмеялся:
— Дней несколько назад всадили сотню патронов в буйвола.
— Где мы спать будем? — спросил Лиз.
— Пока поставите одноместные палатки. Взводные палатки пока не прибыли. Болтаются, наверное, в ящике на каком-нибудь катере. Майор сказал, чтобы общие палатки ставили вот там, — и Оуэнс показал на еще одну большую палатку, в сотне футов от него. — Удачи.
Этой ночью по моей палатке барабанил дождь, а я при свете свечи писал письмо Пэйшнс. Я писал, как тяжело быть так далеко, как мне не хватает ее и Джека, как я ее люблю. В темноте потрескивала стрельба. Я говорил с одним мужиком из Бельвуара, который рассказывал мне, как здорово съездил во Вьетнам. У него была вилла у океана, горничные, которые были не прочь, казино и покупки задешево. Его прикомандировали к группе советников, где-то на побережье, он возил разных шишек из одного спецназовского лагеря в другой. Я вспомнил все это и проклял свою судьбу.
Утром в лагере все суетились. Я подошел к куче матрасов, их надо было выложить на солнце, и тут из-за холма выехал джип. Из него вышел полковник. Перебросившись парой слов с майором Филдсом, он повернулся к нам.
— Поступили рапорты, что с «Кроэйтана» пропали всякие матрасы и прочая матчасть, — и он сделал шаг ко мне и матрасам. — Я знаю, что никто в 229 батальоне на подобное не способен, но сами знаете, что такое эти флотские. Капают, капают, капают. А потому я задаю вопрос официально: видел ли кто-либо из вашего личного состава эти пропавшие матрасы и веревки, и доски, и всякое другое с корабля?
Я отшатнулся от кучи страшных трофеев. Полковник глянул на меня и добродушно улыбнулся. На матрасы он особо не смотрел. Его взгляд остановился на Коннорсе.
7
Мейсон употребляет этот термин, как имя нарицательное, но стоит сказать, что речь идет о CH-54 «Тэри». В СССР аналогом этой машины был Ми-10. В американских аэромобильных операциях CH-54 часто использовались для создания импровизированных площадок высадки — взрыв сброшенной с них тяжелой бомбы «сдувал» джунгли.