У Айпин побелел от гнева.
- Я не могу слушать эту белиберду! - крикнул он. - Все это ложь и...
- Замолчите! - рявкнул премьер. Он любил время от времени повысить голос, который обычно был мягким и приятным. Он весь подался вперед, налегая облаченной в гимнастерку грудью на дубовую крышку стола. - Как вы смеете уличать кого бы то ни было во лжи! Вы, сам погрязший во лжи и махинациях! Да у меня здесь, под рукой, целая папка документов, уличающая вас и членов вашей ЦУН в растрате огромных сумм из министерских фондов!
- Товарищ премьер, я вам все объясню! - вскричал У Айпин с отчаянием в голосе. - Это никакая ни растрата! Просто я занял эти деньги у своего собственного министерства, чтобы внедриться в гонконгскую фирму "Тихоокеанский союз пяти звезд".
- Про этот ваш "союз" мне тоже известно из этих документов, - заявил премьер, хлопнув рукой по папке. Он произнес эти слова таким тоном, что кровь застыла в жилах У Айпина. - Это не какие-то там домыслы, а подлинные документы, представленные Ши Чжилинем и Чжан Хуа. Они убедительно доказывают ваше тайное сотрудничество с фирмой "Тихоокеанский союз пяти звезд", возглавляемой неким сэром Джоном Блустоуном, о котором у нас есть неопровержимые данные, что он является резидентом КГБ в Гонконге.
- Этого не может быть! - заверещал У Айпин пронзительным голосом. - Этот гвай-ло агент Чжилиня, а не Советов! Я это докажу!
- Не удастся, товарищ У! - ледяным тоном осадил его премьер. - А вот эти документы доказывают, что вы и члены вашей группы по уши увязли в контролируемой! Советами западной фирме, переведя на ее счет двенадцать миллионов долларов государственных денег. Надеюсь, этого вы не посмеете отрицать?
- Нет, но...
- Как вы не посмеете отрицать, что, нанося удары по Ши Чжилиню, вы стремились расширить ваше влияние в правительстве, чтобы добиться радикального поворота в его политике.
- При всем уважении, я протестую...
- Вы расскажете этому трибуналу все без утайки или будете отвечать за последствия по всей строгости закона!
- Моя преданность Родине вне сомнений! Я протестую...
- Не смейте говорить о Родине! Я лишаю вас всех привилегий как члена правительства и заключаю под стражу. Суд решит вашу дальнейшую судьбу.
- Это чудовищное недоразумение, товарищ премьер! Вы попались в ловушку, расставленную прожженным интриганом!
- Чуть-чуть не попался, товарищ У. Чуть-чуть. Но, благодаря бдительности товарища Ши и товарища Чжана, вы сами в нее угодили!
В этот момент Чжан Хуа, который во время этой перепалки дрожал сильнее обычного, вдруг охнул и, оттолкнув поддерживающую его руку Чжилиня, тяжело упал на пол лицом вниз.
- О, Будда! - выдохнул Чжилинь. Превозмогая пронзающую его боль, он опустился на колени перед распростертым помощником.
- Чжан Хуа! - восклицал он. - Чжан Хуа!
Премьер дал знал охранникам, и двое бросились на помощь министру, а третий побежал за врачом. Не прошло и пяти минут, как личный врач премьера опустился на колени перед лежащим на полу человеком. Проворив пульс, он покачал головою и с великой осторожностью перевернул его на спину. До самого своего смертного часа это мгновение будет стоять в памяти Чжилиня с кристальной четкостью: добрые руки незнакомого доктора осторожно переворачивают Чжан Хуа; неподвижные глаза на пепельно-сером лице, уставившиеся в потолок.
Он понимал, что это судьба, жестокая судьба скосила его помощника в минуту его торжества. Сердце его кричало от боли. Что значит рядом с этой болью победа над ЦУН, одержанная после многих лет борьбы? Жалкая эта победа, раз Чжан Хуа не может разделить ее с ним. Чжан Хуа, человек чести и долга. Человек, поломавший свою жизнь ради Чжилиня.
Именно такую смерть принято называть героической.
Он чувствовал потерю давнего друга с такой остротой, словно потерял ногу. Остаток своей жизни он проживет калекой. Возможно, он и был калекой всю свою жизнь. Со страшной силой нахлынули на него воспоминания не только лет, прожитых бок о бок с этим человеком, но и. мгновения, когда он оттолкнул от себя Афину и Джейка, Шен Ли и мальчика, который стал Ничиреном.
Склонив голову, он застонал от невыносимой муки: сердце, сокращаясь, посылало по всему телу волны боли, как от никогда не заживающей раны.
Судьба, - подумал он. - Жестокая судьба.
Неужели и детей он потеряет так же внезапно, как потерял лучшего друга?
- Боюсь, здесь ничем нельзя помочь, - сказал врач, подтверждая то, что Чжилинь знал и без него. Врач бросил на премьера виноватый взгляд. - Его. сердце просто перестало биться. Скорее всего, инфаркт миокарда. Но окончательный диагноз можно делать только на основании вскрытия...
Премьер дал знак охранникам.
- Уведите отсюда У Айпина, - приказал он. - Меня тошнит от одного его вида.
В полном остолбенении У Айпин позволил себя вывести, не сказав ни слова. Глаза его были совершенно стеклянными.
Затем премьер вышел из-за стола и спустился с помоста. Он оказался совсем маленьким человечком, меньше даже сморщенного, высохшего Чжилиня. Подойдя вплотную к своему министру, который все еще стоял на коленях возле мертвого друга, он нагнулся и помог ему подняться на ноги. - Пойдемте, - тихо сказал он. - Пойдемте со мной.
За их спиной Чжан Хуа положили на носилки и понесли к выходу.
- Велика ваша потеря, друг мой, - сказал он. - Но сознание того, что вы победили, должно хоть немного смягчить ее. Я распорядился выяснить степень вины остальных членов ЦУН. Но что касается Министра обороны и Первого секретаря партии, то на их арест можно хоть сейчас выписывать ордер. Однако с ними надо действовать с оглядкой. Слишком уж велика власть, которую они успели приобрести... Не изучи я все свидетельства, собранные вами и вашими помощниками в министерстве, я бы ни за что не поверил, что эти люди - я имею в виду ЦУН - имеют такую могущественную поддержку.
- К власти их вознесли такие могучие крылья, которые заставляют вспомнить о Боксерском восстании, - заметил Чжилинь.
- Вот именно, - согласился премьер. - Современные ихэтуани. Они спали и видели, чтобы выжить нас и совершить государственный переворот. В этом вы были абсолютно правы. Необходимо было заманить их в ловушку и сорвать с них личины "слуг народа". Опять, уже в который раз, я вам обязан более, чем жизнью: вы спасаете дело моей жизни.