- Я и понимаю, - ответил Дэвид. - Но давай не смешивать одно с другим службу и дружбу. Свое жалование ты получишь, не нервничай!
- Я пришел сюда не ради жалования. Если бы меня интересовал этот вопрос, я просто позвонил бы тебе по телефону в офис. Но, как я уже тебе сказал, я пришел сюда потому, что Джейк Мэрок - мой друг.
Дэвиду нечего было возразить, и он отвернулся. Зачем в такой момент сюда пожаловал кантонец? Когда Джейка прислали на Гонконгскую базу, он заключил контракт с Верзилой Суном, и их сотрудничество оказалось удачным. Но между родственниками Дэвида и Верзилой Суном было соперничество, и Дэвид всегда сторонился его. А может быть, это было просто проявлением исконной вражды между шанхайцами и кантонцами.
- Ну что, ты увидел все, что надо?
- Я пробыл здесь, сколько мне было надо, если это тебя интересует. Желаю здравствовать!
И Верзила Сун вышел из комнаты, не проронив больше ни звука.
- Лян та мадэ!6 - прошипел ему вслед Дэвид.
Он даже лицо закрыл руками от стыда, вспомнив, как он прошептал: "Джейк!" - в присутствии этого сына морской слизи. Ощущение было такое, будто грязными лапами влезли ему в душу! Когда-нибудь этот гад использует это против него!
Он заставил себя взглянуть в забинтованное лицо спящего Джейка. Темные кровоподтеки, как грозовые тучи. Скажи мне что-нибудь, Джейк. Ну хоть что-то!
Дэвид Оу тяжело опустился на стул рядом с кроватью.
- Да помочатся на голову всех врачей все боги, великие и малые! пробормотал он, ставя на пол бумажный стаканчик. Чай был холодный и горький, как желчь. - Что они знают, эти шарлатаны? Ничего толком не говорят, а мы ждем и мучаемся от неизвестности. И за что мы только им платим?
Он сказал себе, что все это в руках судьбы - пробудится ли Джейк или будет продолжать спать. Но это не утешало. Мать Дэвида была католичкой, и он имел представление об этой религии. Католицизм и буддизм внешне похожи, как море и огромное озеро, если смотреть на них, сидя на полоске земли, их разделяющей. Но по сути они очень отличаются и глубиной, и составом воды... Буддисты находят успокоение в жизни, вечно изменяющейся, как земля в разные времена года, принимая от жизни все, что она может дать... и взять. Католики же борются с естественным ходом вещей, считая, что человек должен быть выше инстинктов и должен навязывать природе свой порядок.
Неужели Джейк так и будет спать без просыпу! Дэвид Оу знал, что ему будет нелегко без Джейка. Сколько раз они спасали друг другу жизнь за те десять лет, что Джейк находился на Гонконгской базе! Глупо даже пытаться подсчитывать. Они всем делились - и радостями жизни и смертельными опасностями. Они были ближе, чем братья: братья имеют только общую кровь, а они были едины по духу.
И теперь он злился на Джейка за то, что тот, со свойственной ему одержимостью, поставил все это на карту ради призрачного шанса привезти с собой Ничирена, как какой-нибудь трофей из черной Африки. Разве стоит выродок, вроде Ничирена, того, чтобы такие парни, как Джейк, рисковали своей жизнью, пытаясь захватить его?
Дэвид вздохнул. В этой больничной палате все так пропиталось сыростью, что в ней даже мысли отсыревают! Человеческие страсти буквально омывают эти стены. Кажется, что наряду с гравюрами, изображавшими королевские клиперы старой королевы в гавани Виктории, и цветными портретами королевы, царствующей ныне, на стенах этих развешены стоны и слезы. Молчаливая скорбь и покорность судьбе доминировали здесь, как и в трущобах, располагавшихся неподалеку.
- Дэвид!
Дэвид Оу вздрогнул и резко обернулся, подумав, что это кто-то из полумрака произнес его имя. Потом посмотрел на забинтованное лицо Джейка Мэрока и увидел, что два кошачьих глаза - топазы с бронзовыми прожилками - смотрят на него, не мигая.
- Лян та мадэ! Джейк!
Он пересел со стула на кровать друга.
- Ты так долго был без сознания! Я, пожалуй, сбегаю за доктором. Ему будет...
- Подожди. Мне не так уж плохо... чтобы тебе надо было... бежать за ним...
Слова, произносимые Мэроком, казались какими-то шероховатыми и ржавыми, будто он разучился нормально говорить. Потом он вообще замолчал, и Дэвид увидел, как он облизывает пересохшие губы. Кончик языка скользнул по краешку нижней губы и замер. Дэвид потянулся рукой к графину и налил чашку воды. Осторожно поднес ее ко рту Мэрока и придерживал, пока тот не выпил всю воду до конца.
- А Ничирен?
Казалось, он с усилием выдавил из себя это имя.
- Опять как сквозь землю провалился.
Джейк Мэрок зажмурил глаза.
- Когда это было?
- Четыре дня назад.
- Надо было его взять, - в голосе Джейка прозвучала горечь. - Я готов был побиться об заклад, что на этот раз... ему конец.
Желтые топазы глаз открылись и уставились на Дэвида. Даже то, через что он прошел, не убавило их огненной силы.
- Он мне нужен, Дэвид.
Дэвид Оу кивнул.
- Мы его возьмем.
- Фигня!
Выдохнув это слово свистящим шепотом, он словно лишился сил и некоторое время лежал, приходя в себя.
- Я не о ребятах говорю... О себе...
Дэвиду не хотелось произносить прописные истины, и он ограничился констатацией фактов:
- Он исчез, Джейк. И ничего о нем не известно.
Веки Джейка затрепетали и открылись. Дэвид чувствовал, как его друг сопротивляется охватывающей его дурноте.
- Как остальные ребята? Как Мэнди?
Дэвид Оу сложил ладони вместе: они у него были липкими от пота.
- Только тебе одному и удалось выкарабкаться.
- О Боже!
Джейк снова закрыл глаза. Дэвиду не хотелось видеть слез, но что он мог поделать? Жуткая боль рвала Джейку грудь, и он, корчась, закричал так страшно, что Дэвид обхватил его руками и прижал к себе, пытаясь хоть как-то облегчить его страдания.
- О, Боже, что я натворил? Господи, что я наделал?
Эти мысли терзали Джейка и он не находил себе места, вырываясь из рук Дэвида. Но приступ жуткой душевной боли прошел так же быстро, как и начался. После него наступила какая-то бесчувственность, будто все его существо, только что полное жизни, растворилось, в горькой пустоте.
В свое время Декарт оставил бессмертную фразу: "Я мыслю - значит я существую". Но если бы он был китайцем, то сказал бы несколько иначе: "Я мыслю вместе со всеми - значит я существую".
Ни один человек, всецело принадлежащий западной культуре, не может в полном объеме осознать эту идею. Но Джейк мог. Его отряд, который он пестовал больше года, стал для него чем-то вроде коллективного сознания. Это был не просто отряд, это был дантай. И его гибель он переживал как смерть чего-то важного в самом себе. Они были единым, самодостаточным организмом. И это было естественно, это было нормально. И с такой же естественностью между ними, членами единого организма, установились необычайно близкие отношения, более близкие, чем семейные. И именно это вливало в них почти легендарную силу, именно поэтому они могли делать то, что другие подразделения Куорри не могли: выживать в экстремальных условиях в течение долгого времени и не нуждаясь в передышке.
Однажды Джейк сказал Роджеру Доновану, когда тот приставал к нему с расспросами насчет фантастических успехов его дантая: "Одна из самых знаменитых японских драм повествует о подвигах не одного героя, а сорока семи". Но люди западной культуры предпочитают получать прямые ответы на свои прямые вопросы. И они совершенно теряются, когда слышат подобные уклончивые, на их взгляд, ответы.
Ребята жили по законам военного времени, - подумал Дэвид Оу. - Вот что ты требовал от них, когда идя с ними на очередное задание.
- В штабе считают, что, скорее всего, была утечка информации. Ведь дантай был самым лучшим подразделением, - сказал он вслух.
Воспаленные глаза Джейка, окруженные иссиня-черными кровоподтеками, недоуменно уставились на Дэвида.
- Предательство? Но с чьей стороны? Никто из дантая не мог ни проболтаться, ни продать.
- Может, информация о местонахождении Ничирена была - того... с душком?
Джейк покачал головой.
- Мой информатор не вызывает сомнения.