— Мне бы самому хотелось это сделать, сударь, но я не смею…
— Что за черт, я тебе приказываю!
— Все равно, сударь, как-то неудобно…
— Отчего же?
— Подарок, сударь, как бы правильнее выразиться, сам пришел…
— Прах тебя разрази, он что, живой?
— Живой, только это не «он»…
— Планше! — рявкнул д'Артаньян, осерчав и потеряв всякое терпение. — Вот такие вот, как ты, и строят ратушу[12], дьявол тебя побери со всеми потрохами! Назначь тебя интендантом строительства[13], оно, богом клянусь, и при наших внуках будет продолжаться! Стой, а это что такое?
— Письма, сударь, целых два… Давненько уж принесены.
— Планше, ты меня в гроб загонишь, — сказал д'Артаньян, взяв со столика в прихожей два запечатанных конверта. — Следовало бы тебя вздуть наконец, но сегодня очень уж радостный для меня день… Перед тобой — гвардеец его высокопреосвященства!
— Мои поздравления, сударь! Так вот, что касаемо подарка, то бишь, быть может, находки, самостоятельно приблудившейся…
— Погоди, — сказал д'Артаньян, рассматривая конверты и гадая, распространяются ли на них предостережения кардинала. В конце-то концов, матушку Генриха Наваррского отравили с помощью ядовитых свечей, еще кого-то — перчатками, короля Карла IX, по слухам, — пропитав отравой страницы книги, а кто-то еще умер, всего лишь понюхав отравленное яблоко. Правда, это было в старые времена, при Екатерине Медичи с ее итальянскими умельцами по части изощреннейших ядов, а наша прелестная королева Анна Австрийская никаких итальянцев при своей особе не держит, как и принц Анжу… черт, уже Орлеан…
Один конверт был большой, квадратный, запечатанный большой черной сургучной печатью с гербом, показавшимся д'Артаньяну определенно знакомым, хотя он и не мог вспомнить в точности, чей это герб. Вообще письмо даже с первого взгляда носило серьезный, официальный вид.
Второй же конверт — продолговатый, гораздо меньше, от него исходил явственный аромат тонких духов, и запечатан он был зеленым воском с оттиском голубки, несущей в клюве розу.
После недолгих колебаний д'Артаньян сначала сорвал печать с квадратного конверта, как более строгого и казенного.
«Капитан королевских мушкетеров де Тревиль свидетельствует свое почтение шевалье д'Артаньяну и крайне желал бы встретиться с ним завтра у себя дома в семь часов вечера».
«В семь часов вечера еще светло, — подумал д'Артаньян. — Интересно, с чего бы это вдруг он вспомнил обо мне? Ладно, как бы там ни было, а де Труавиль, пусть и именуется сейчас де Тревилем, вряд ли станет устраивать ловушку, да еще в собственном доме… Пожалуй, можно и нанести визит, любопытно, что ему от меня теперь понадобилось…»
Он распечатал второй конверт — и не удержался от радостного восклицания.
«Любезный шевалье д'Артаньян! Пожалуй, я соглашусь прогуляться с вами завтра по Сен-Жерменской ярмарке, если вы пообещаете упоминать о своих пылких чувствах не чаще одного раза в минуту, а также не станете питать вовсе уж бесцеремонных надежд. Жду вас в доме на Королевской площади, когда часы пробьют два — разумеется, дня».
Подписи не было, но она и не требовалась. Д'Артаньян, прижимая письмо к сердцу, пустился в пляс по комнате от стены к стене — и опомнился лишь, перехватив изумленный взгляд Планше.
— Планше! — вскричал он, не теряя времени. — Я тебе дам поручение чрезвычайной важности! Не позднее часа дня, завтра, мне необходим плащ гвардейца кардинала. Обегай весь Париж, найди портного, а если надо — дюжину, не жалей ни денег, ни ног — и будешь щедрейше вознагражден. Что ты стоишь? Бегом, сударь, бегом!
— А… Она в соседней комнате…
— Она? Твой загадочный подарок?
— Ну да…
— Ладно, ладно! — воскликнул д'Артаньян, топая ногой. — Сейчас посмотрим… Беги к портному, несчастный, или я тебя проткну насквозь! Ты слышал, не жалеть ни ног, ни денег! Плачу золотом по весу, если понадобится!
Когда Планше опрометью выбежал за дверь, д'Артаньян, несколько заинтригованный, направился в соседнюю комнату, служившую ему кабинетом — то есть местом, где гасконец практически не бывал, ведь он не был ни поэтом, ни государственным деятелем.
— Волк меня заешь! — воскликнул он, останавливаясь на пороге. — В самом деле сюрприз! Малютка Кати! Какими судьбами, моя прелесть?
— Ах, сударь! — с глазами, полными слез, пролепетала молоденькая смазливая пикардийка, служившая горничной у герцогини де Шеврез. — Мне было так страшно и некуда было идти… Я подумала, что вы-то примете участие в судьбе бедной девушки… Я боюсь и хозяйку, и ее…
12
Строительство парижской ратуши было начато в 1533 г. и во время описываемого разговора все еще продолжалось.
13
В ту эпоху интендантом именовался не снабженец, а чиновник, занятый управлением провинции, строительства, каким-нибудь государственным учреждением.